Сидит в тишине.
Лишь страницы шуршат.
Девушка-муза…
Лишь страницы шуршат.
Девушка-муза…
- Что нового?
- Прошлое.
- А настоящее?
- В прошлом...
Завтрашнем прошлом.
Даже пришедшем без нас.
- Это депрессия?
- Нет, пониманье процесса.
Прошлое всюду.
Новое – завтрашний шаг.
Шаг приводящий туда же
Мгновением после.
Все мое новое –
Память.
Вспышка спешащей любви.
- Значит любовь?
- Прошлое, что наступает.
И оставляет как вспышку
Теплое губ волшебство.
Наш поцелуй среди спора,
Сотканный завтрашним про…
22.05.2013
- Прошлое.
- А настоящее?
- В прошлом...
Завтрашнем прошлом.
Даже пришедшем без нас.
- Это депрессия?
- Нет, пониманье процесса.
Прошлое всюду.
Новое – завтрашний шаг.
Шаг приводящий туда же
Мгновением после.
Все мое новое –
Память.
Вспышка спешащей любви.
- Значит любовь?
- Прошлое, что наступает.
И оставляет как вспышку
Теплое губ волшебство.
Наш поцелуй среди спора,
Сотканный завтрашним про…
22.05.2013
Лист еще белый.
Буквы, слова. Репортаж.
Прочел и забыл.
22.05.2013
Буквы, слова. Репортаж.
Прочел и забыл.
22.05.2013
вторник, 21 мая 2013
Остановка. Быстро выходим.
Переход. Эскалатор. Платформа.
Снова двери на вход и на выход.
Притулиться на восемь минут.
И рвануть. Эскалатор. Дорога.
Строй автобусов периферийных
и тропинка неспешных людей.
Вновь рывок. Эстакада как небо.
Шум машин и гудок электрички.
Проходная. Работа. На лифт.
Здравствуй, утро, спешащее к ночи.
21.05.2013
Переход. Эскалатор. Платформа.
Снова двери на вход и на выход.
Притулиться на восемь минут.
И рвануть. Эскалатор. Дорога.
Строй автобусов периферийных
и тропинка неспешных людей.
Вновь рывок. Эстакада как небо.
Шум машин и гудок электрички.
Проходная. Работа. На лифт.
Здравствуй, утро, спешащее к ночи.
21.05.2013
понедельник, 20 мая 2013
Бросившись в лето, город растаял в ночи,
шумными встречами, лавочками поцелуев.
И загружает приехавших на кольцевую,
и чемоданом по плиткам привычно стучит.
Таешь в сирени и оглушенный стоишь,
через секунду вновь выдыхаешь на трассе.
Целое лето с гарью и солнцем в запасе.
Встретишь любимую, сплетников перекричишь.
Все начинается.
Все предвещает удачу.
19 мая 2013
шумными встречами, лавочками поцелуев.
И загружает приехавших на кольцевую,
и чемоданом по плиткам привычно стучит.
Таешь в сирени и оглушенный стоишь,
через секунду вновь выдыхаешь на трассе.
Целое лето с гарью и солнцем в запасе.
Встретишь любимую, сплетников перекричишь.
Все начинается.
Все предвещает удачу.
19 мая 2013
суббота, 13 апреля 2013
Москва застыла в четверговых пробках,
Высвечивая красными огнями
Дорогу не спешащим пешеходам,
Бредущим в ожидании весны.
Но вечером ее почти не видно,
Вот разве что сугробы оскудели,
Подточенные днем лучами солнца
И обреченно ждущие финал.
Весна сегодня, наконец, дошла.
Допрыгала, дотумкала начаться.
А потому и пробки не печалят,
И незнакомки привлекают взгляд.
Еще чуть-чуть и по боку работа...
11-12.04.2013
Высвечивая красными огнями
Дорогу не спешащим пешеходам,
Бредущим в ожидании весны.
Но вечером ее почти не видно,
Вот разве что сугробы оскудели,
Подточенные днем лучами солнца
И обреченно ждущие финал.
Весна сегодня, наконец, дошла.
Допрыгала, дотумкала начаться.
А потому и пробки не печалят,
И незнакомки привлекают взгляд.
Еще чуть-чуть и по боку работа...
11-12.04.2013
среда, 10 апреля 2013
Реверансы, беспечные танцы,
Сквозняком охлажденные спины,
Утонченность манер и улыбок,
Раздевающий опытный взгляд.
Первый бал. Ощущение счастья.
Кринолин уплывающей юбки.
И надежды, надежды, надежды...
Все захлопнул семнадцатый год
И протяжного залпа фагот...
10.04.2013
Сквозняком охлажденные спины,
Утонченность манер и улыбок,
Раздевающий опытный взгляд.
Первый бал. Ощущение счастья.
Кринолин уплывающей юбки.
И надежды, надежды, надежды...
Все захлопнул семнадцатый год
И протяжного залпа фагот...
10.04.2013
В тот день пошел какой-то странный снег,
Высасывая пригоршнями душу
И разделяя нас на До и После,
И ставя знак вопроса на Любви.
А после были долгие звонки,
Молчанье, неожиданные встречи,
Гостиницы, постель и на рассвете
Прощальных поцелуев пустота.
Все началось с обычного письма.
Не обещающего. Просто любопытство.
И тянется за годом новый год,
Изнашивая робкие мечты.
Но держит нас совсем иное чувство...
09.04.2013
Высасывая пригоршнями душу
И разделяя нас на До и После,
И ставя знак вопроса на Любви.
А после были долгие звонки,
Молчанье, неожиданные встречи,
Гостиницы, постель и на рассвете
Прощальных поцелуев пустота.
Все началось с обычного письма.
Не обещающего. Просто любопытство.
И тянется за годом новый год,
Изнашивая робкие мечты.
Но держит нас совсем иное чувство...
09.04.2013
вторник, 09 апреля 2013
Памяти Игоря Царева
Ту зиму пережить смогли не все.
Да и она надолго затянулась,
Как будто бы выискивая жертвы
И нанося удар исподтишка,
Когда уже и сил не остается,
И время новой наступать весне...
Вот тут она уставших и ловила.
И ветром продувала мерзлый край
Ломами выдолбленной ненасытной ямы,
Готовой проглотить, что подают.
Венки. Снежок на скорбных головах.
И чернота в душе и ямном зеве.
Конечно слезы. И слова, слова...
Все те, что недовыговорить раньше.
Зима ушла уже в начале мая,
Когда и лето перестали ждать.
И лишь земля могильная осела,
Вобрав все соки, поглощая жизнь.
И прорастая свежею травою...
09 апреля 2013
Ту зиму пережить смогли не все.
Да и она надолго затянулась,
Как будто бы выискивая жертвы
И нанося удар исподтишка,
Когда уже и сил не остается,
И время новой наступать весне...
Вот тут она уставших и ловила.
И ветром продувала мерзлый край
Ломами выдолбленной ненасытной ямы,
Готовой проглотить, что подают.
Венки. Снежок на скорбных головах.
И чернота в душе и ямном зеве.
Конечно слезы. И слова, слова...
Все те, что недовыговорить раньше.
Зима ушла уже в начале мая,
Когда и лето перестали ждать.
И лишь земля могильная осела,
Вобрав все соки, поглощая жизнь.
И прорастая свежею травою...
09 апреля 2013
понедельник, 25 марта 2013
Это то ли январт, то ли власть захвативший февраль,
Но никак уж не месяц мимозы и первого солнца.
Еле теплого, сонного, рвущегося от японца,
Где встает оно рано и светит в московскую даль.
День и ночь снегопад, и завьюжит поземкой проспект,
Утопая в сугробах полночи корячится дворник.
Кот совсем обалдел и застыл, захватив подоконник:
Как же с мартом теперь, непонятен любовный аспект.
Мы по-прежнему ждем и весну, и светящихся лиц.
А еще расцветающих где-то подснежников нежных.
Но циклон наступает и снежное море безбрежно.
Из-под курток не видно красивых фигур молодиц.
Может бросить все это, уехать куда-нибудь к морю?..
25.03.2013
Но никак уж не месяц мимозы и первого солнца.
Еле теплого, сонного, рвущегося от японца,
Где встает оно рано и светит в московскую даль.
День и ночь снегопад, и завьюжит поземкой проспект,
Утопая в сугробах полночи корячится дворник.
Кот совсем обалдел и застыл, захватив подоконник:
Как же с мартом теперь, непонятен любовный аспект.
Мы по-прежнему ждем и весну, и светящихся лиц.
А еще расцветающих где-то подснежников нежных.
Но циклон наступает и снежное море безбрежно.
Из-под курток не видно красивых фигур молодиц.
Может бросить все это, уехать куда-нибудь к морю?..
25.03.2013
среда, 20 марта 2013
Понедельник на дворе, понедельник.
А февраль уже почти отступает.
И девчонки что полегче надели,
Даже снег везде ускоренно тает.
Впереди еще метель и морозы,
Гололед и затяжная простуда,
А в душе гремят весенние грозы,
Прогоняя депресуху-зануду.
Я сегодня обниму тебя крепко
И не выпущу уже из объятий,
А любовь нам выставляет отметки,
И зима куда-то за море катит.
24.02.- 19.03.2013
А февраль уже почти отступает.
И девчонки что полегче надели,
Даже снег везде ускоренно тает.
Впереди еще метель и морозы,
Гололед и затяжная простуда,
А в душе гремят весенние грозы,
Прогоняя депресуху-зануду.
Я сегодня обниму тебя крепко
И не выпущу уже из объятий,
А любовь нам выставляет отметки,
И зима куда-то за море катит.
24.02.- 19.03.2013
четверг, 28 февраля 2013
1 марта
Пока еще холодно. Поздно приходит рассвет.
И теплые куртки пока абсолютная норма.
Но верные знаки почти подошедшего шторма
Коленки в колготках и громкий кошачий квартет.
Февральские вьюги еще продолжают кружить,
Но день распускает сугробы в искрящие лужи.
И ветер промозгл, но как-то упрямо-натужно,
А лучик плетет от окна до руки твоей нить.
И скоро запляшет цветная любви карусель,
Распустятся почки и прочие радости мира,
И будет тепло, и будет то сухо, то сыро,
Но это потом уже, в звонкий и скорый апрель.
А утром сегодняшним в город вернулась весна.
Пока календарная. Здравствуйте, первое марта!
И мы в состоянии самого низкого старта
Бежим от усталости - признака зимнего сна.
И хочется петь, обнимать и смеяться влюбленно
28.02.2013
Пока еще холодно. Поздно приходит рассвет.
И теплые куртки пока абсолютная норма.
Но верные знаки почти подошедшего шторма
Коленки в колготках и громкий кошачий квартет.
Февральские вьюги еще продолжают кружить,
Но день распускает сугробы в искрящие лужи.
И ветер промозгл, но как-то упрямо-натужно,
А лучик плетет от окна до руки твоей нить.
И скоро запляшет цветная любви карусель,
Распустятся почки и прочие радости мира,
И будет тепло, и будет то сухо, то сыро,
Но это потом уже, в звонкий и скорый апрель.
А утром сегодняшним в город вернулась весна.
Пока календарная. Здравствуйте, первое марта!
И мы в состоянии самого низкого старта
Бежим от усталости - признака зимнего сна.
И хочется петь, обнимать и смеяться влюбленно
28.02.2013
суббота, 09 февраля 2013
Нагиев смотрит только КВН,
Медведев узнает все из планшета,
ВВ зверей спасает этим летом...
Эфир наполнен множеством подмен
Понятий, фактов, жизненных страстей,
Картинками чужого мракобесья.
И некогда, остановившись, взвесить,
Что мы узнали из пустых вестей.
Визит посла, стоянье на Болотной,
Арест вельможной дамы на дому.
Ах да, и винопитие в Крыму.
И как итог - отчет палаты Счетной.
Действительно, уж лучше КВН.
31.01.2013
Медведев узнает все из планшета,
ВВ зверей спасает этим летом...
Эфир наполнен множеством подмен
Понятий, фактов, жизненных страстей,
Картинками чужого мракобесья.
И некогда, остановившись, взвесить,
Что мы узнали из пустых вестей.
Визит посла, стоянье на Болотной,
Арест вельможной дамы на дому.
Ах да, и винопитие в Крыму.
И как итог - отчет палаты Счетной.
Действительно, уж лучше КВН.
31.01.2013
Хочется радуги.
Неба в размывах дождя.
Улиц умытых,
По лужам бегущих прохожих,
Пива холодного,
Капли, текущей по коже,
И поцелуев
Под ливнем, просвета не ждя.
А за окном
Растекается слякотью снег.
Гриппом злорадствует
Ветреный скользкий февраль.
Солнце в тумане.
Рассвета не видно. А жаль.
Все переменчиво.
Стал виртуальностью век.
Радуга будет.
И ты улыбнешься дождю...
07 февраля 2013
Неба в размывах дождя.
Улиц умытых,
По лужам бегущих прохожих,
Пива холодного,
Капли, текущей по коже,
И поцелуев
Под ливнем, просвета не ждя.
А за окном
Растекается слякотью снег.
Гриппом злорадствует
Ветреный скользкий февраль.
Солнце в тумане.
Рассвета не видно. А жаль.
Все переменчиво.
Стал виртуальностью век.
Радуга будет.
И ты улыбнешься дождю...
07 февраля 2013
вторник, 05 февраля 2013
В габардиновых рваных штиблетах
И накидке а ля кабальеро
На лоснящемся стареньком кресле
В тишине заскорузлой старья
Чутко дремлет непризнанный гений,
Подававший студентом надежды,
И во сне его гложет обида
На судьбу и успешных друзей.
Даже кошка, и та убежала,
Ну а женщин он с детства страшился,
И осталась никчемная старость
Да рассохшийся кресельный скрип.
Книжка прячется в складках накидки,
Загнут угол-закладка страницы.
Вот и все. Ни звонка, ни улыбки.
Только злость и скупая тоска...
04 февраля 2013
И накидке а ля кабальеро
На лоснящемся стареньком кресле
В тишине заскорузлой старья
Чутко дремлет непризнанный гений,
Подававший студентом надежды,
И во сне его гложет обида
На судьбу и успешных друзей.
Даже кошка, и та убежала,
Ну а женщин он с детства страшился,
И осталась никчемная старость
Да рассохшийся кресельный скрип.
Книжка прячется в складках накидки,
Загнут угол-закладка страницы.
Вот и все. Ни звонка, ни улыбки.
Только злость и скупая тоска...
04 февраля 2013
суббота, 02 февраля 2013
Ты чихал, тебе нельзя гулять,
Будешь заниматься на диване,
Отмокать потом в горячей ванне
И пораньше даже ляжешь спать.
Нос прижмешь к холодному окну,
Наблюдая, как летят снежинки,
И растут на крыше дома льдинки,
Принесу тебе потом одну.
Льдинка тает у меня в руках,
Уменьшаясь, непрерывно плача,
Только ты не плачь, а то иначе,
Как нам побороть простудный страх?
Завтра снова будешь ты скакать
И снежки кидать в друзей дворовых,
И улыбку мне подаришь снова...
Выпей чаю, будем утро ждать...
02 февраля 2013
Будешь заниматься на диване,
Отмокать потом в горячей ванне
И пораньше даже ляжешь спать.
Нос прижмешь к холодному окну,
Наблюдая, как летят снежинки,
И растут на крыше дома льдинки,
Принесу тебе потом одну.
Льдинка тает у меня в руках,
Уменьшаясь, непрерывно плача,
Только ты не плачь, а то иначе,
Как нам побороть простудный страх?
Завтра снова будешь ты скакать
И снежки кидать в друзей дворовых,
И улыбку мне подаришь снова...
Выпей чаю, будем утро ждать...
02 февраля 2013
среда, 30 января 2013
Я сотни раз тебе в любви признался
Почти всегда услыша тишину.
Но что слова, когда со мною рядом
Ты вновь и вновь сомненьям вопреки.
Тебя кляну и даже ненавижу,
Чтобы бежать на самый первый зов.
И ты зовешь, коль хорошо и плохо.
Что это, если только не любовь?
Мне плохо без тебя. Я — пустота,
пронизанная взрывом ощущений
От соприкосновения с надеждой,
Которой имя лишь одно — твое...
Уже весна почти пришла. А ты?..
30.01.2013
Почти всегда услыша тишину.
Но что слова, когда со мною рядом
Ты вновь и вновь сомненьям вопреки.
Тебя кляну и даже ненавижу,
Чтобы бежать на самый первый зов.
И ты зовешь, коль хорошо и плохо.
Что это, если только не любовь?
Мне плохо без тебя. Я — пустота,
пронизанная взрывом ощущений
От соприкосновения с надеждой,
Которой имя лишь одно — твое...
Уже весна почти пришла. А ты?..
30.01.2013
четверг, 06 декабря 2012
Репетиция оркестра. Целый день звенят фанфары.
Медных труб и стройных скрипок единенье целый день.
Только скромный треугольник тихо дремлет в толстых пальцах.
Он звучит почти в финале. После дроби. В тишине.
А пока его напарник взгляд растерянно-влюбленный
Обратил на руки арфы и на ту, что их ведет.
Он не слышит чудных звуков, только руки, что порхают,
Передать ему способны глубину и нежность чувств.
Но, увы, совсем другому предназначены скольженья.
Струны плачут и смеются. Треугольник грустно спит...
06.12.2012
Медных труб и стройных скрипок единенье целый день.
Только скромный треугольник тихо дремлет в толстых пальцах.
Он звучит почти в финале. После дроби. В тишине.
А пока его напарник взгляд растерянно-влюбленный
Обратил на руки арфы и на ту, что их ведет.
Он не слышит чудных звуков, только руки, что порхают,
Передать ему способны глубину и нежность чувств.
Но, увы, совсем другому предназначены скольженья.
Струны плачут и смеются. Треугольник грустно спит...
06.12.2012
среда, 21 ноября 2012
Мы сидели на лекции по древнерусской литературе, когда мой близкий приятель вдруг наклонился ко мне и прошептал еле слышно в самое ухо: «После звонка встречаемся наверху, на лестнице. На один вечер могу тебе дать почитать, только смотри аккуратней, чтобы никто не видел». Так впервые, 30 лет назад на целую ночь я стал счастливым обладателем запрещенного тогда солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича», рассказа, перевернувшего сознание нескольких поколений. Если бы этот журнал у нас нашли, мы запросто могли отправиться по стопам героя рассказа.
Причем заботливо укутанный в целлофан рассказ был даже не самиздатовской перепечаткой на тончайшей папиросной бумаге, а самым что ни наесть первым изданием в «Новом мире» за ноябрь 1962 года. На дворе стоял 82-й, только что умер Брежнев. Мы не знали, что нас ждет дальше. Но даже для нас, первокурсников истфака этот рассказ стал своей отправной точкой. Точкой переосмысления.
В эти дни у знаменитого произведения своеобразный юбилей. Ровно 50 лет. 16 ноября 1962 года в очередном номере «Нового мира» под редакцией Александра Твардовского был напечатан небольшой рассказ никому не известного рязанского автора Александра Солженицына. Дебютанту было 44 года. Рассказ, перевернувший мир.
Первоначальное его заглавие было чисто лагерное – "Заключенный Щ-854", номерная бирка с зековской телогрейки. Ясно было, что такое цензура не пропустит. Заглавие переменили и напечатали. Понадобилась желание и хитрость Твардовского, который лично дошел до Хрущева и добился своего, начав новую эпоху советской русской литературы. Тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но было принято решение отпечатать еще 25 000.
«Один день Ивана Денисовича» читали буквально все — от стариков до подростков. Прочитав повесть, Анна Ахматова сказала, что, по её мнению, эту вещь должны выучить наизусть все жители СССР.
Чуть позже была напечатана поэма Твардовского «Теркин на том свете», а Евгений Евтушенко читал «Наследники Сталина», появился роман Дудинцева «Не хлебом единым», а затем «Тишина» Бондарева. И примерно в это же время Хрущев, который все это разрешил, стучал сандалией по трибуне в ООН. Примерно в это же время случился и расстрел рабочих в Новочеркасске… Оттепель заканчивалась, но не могла остановить брожение и прозрение умов.
А к Солженицыну хлынули письма, тысячи жертв сталинских репрессий торопились рассказать ему свою историю – эти признания он использовал при создании «Архипелага ГУЛАГ». К 1964 году рассказы и стихи Солженицына перестали публиковать советские журналы, зато эмигрантская периодика охотно приняла нового диссидента. Его романы начали распространяться в «самиздате» и печататься за границей.
В 1970 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе. В обмен на возможность получить ее лично власти предложили Солженицыну покинуть страну. Он отказался. Через четыре года его выслали из страны, чтобы с помпой вернуть после перестройки…
Сейчас «Один день…» проходят в школе. Но, увы, именно проходят. Из программы ушла, например, и поэма Маяковского «Ленин», пришли другие поэты и писатели. Вряд ли сегодняшние школьники, да и студенты будут читать Солженицына так, как мы и наши родители. И не только потому, что именно запретный плод сладок. Поэма Маяковского тоже по-своему гениальна, но она доступна и понятна. Она не о том, что сегодня волнует наших детей, да и нас.
«Один день» надо почувствовать и спроецировать на собственную жизнь, на свое восприятие жизни и миропонимания. А это не всегда получается. Мы забалтываем самое главное. Заставляем зубрить то, что надо прожить сердцем и разумом, а потом начинаем заново искать общенациональную идею и спасать молодежь.
Иногда достаточно того, что твой друг позовет тебя на темную лестницу и передаст под большим секретом книгу, которая изменит твою жизнь. И начнется новый день…
Причем заботливо укутанный в целлофан рассказ был даже не самиздатовской перепечаткой на тончайшей папиросной бумаге, а самым что ни наесть первым изданием в «Новом мире» за ноябрь 1962 года. На дворе стоял 82-й, только что умер Брежнев. Мы не знали, что нас ждет дальше. Но даже для нас, первокурсников истфака этот рассказ стал своей отправной точкой. Точкой переосмысления.
В эти дни у знаменитого произведения своеобразный юбилей. Ровно 50 лет. 16 ноября 1962 года в очередном номере «Нового мира» под редакцией Александра Твардовского был напечатан небольшой рассказ никому не известного рязанского автора Александра Солженицына. Дебютанту было 44 года. Рассказ, перевернувший мир.
Первоначальное его заглавие было чисто лагерное – "Заключенный Щ-854", номерная бирка с зековской телогрейки. Ясно было, что такое цензура не пропустит. Заглавие переменили и напечатали. Понадобилась желание и хитрость Твардовского, который лично дошел до Хрущева и добился своего, начав новую эпоху советской русской литературы. Тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но было принято решение отпечатать еще 25 000.
«Один день Ивана Денисовича» читали буквально все — от стариков до подростков. Прочитав повесть, Анна Ахматова сказала, что, по её мнению, эту вещь должны выучить наизусть все жители СССР.
Чуть позже была напечатана поэма Твардовского «Теркин на том свете», а Евгений Евтушенко читал «Наследники Сталина», появился роман Дудинцева «Не хлебом единым», а затем «Тишина» Бондарева. И примерно в это же время Хрущев, который все это разрешил, стучал сандалией по трибуне в ООН. Примерно в это же время случился и расстрел рабочих в Новочеркасске… Оттепель заканчивалась, но не могла остановить брожение и прозрение умов.
А к Солженицыну хлынули письма, тысячи жертв сталинских репрессий торопились рассказать ему свою историю – эти признания он использовал при создании «Архипелага ГУЛАГ». К 1964 году рассказы и стихи Солженицына перестали публиковать советские журналы, зато эмигрантская периодика охотно приняла нового диссидента. Его романы начали распространяться в «самиздате» и печататься за границей.
В 1970 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе. В обмен на возможность получить ее лично власти предложили Солженицыну покинуть страну. Он отказался. Через четыре года его выслали из страны, чтобы с помпой вернуть после перестройки…
Сейчас «Один день…» проходят в школе. Но, увы, именно проходят. Из программы ушла, например, и поэма Маяковского «Ленин», пришли другие поэты и писатели. Вряд ли сегодняшние школьники, да и студенты будут читать Солженицына так, как мы и наши родители. И не только потому, что именно запретный плод сладок. Поэма Маяковского тоже по-своему гениальна, но она доступна и понятна. Она не о том, что сегодня волнует наших детей, да и нас.
«Один день» надо почувствовать и спроецировать на собственную жизнь, на свое восприятие жизни и миропонимания. А это не всегда получается. Мы забалтываем самое главное. Заставляем зубрить то, что надо прожить сердцем и разумом, а потом начинаем заново искать общенациональную идею и спасать молодежь.
Иногда достаточно того, что твой друг позовет тебя на темную лестницу и передаст под большим секретом книгу, которая изменит твою жизнь. И начнется новый день…
Сейчас, когда не стало и второго из братьев Стругацких, многие критики и комментаторы заговорили о том, что закончилась целая эпоха, которую потом назовут «эпохой Стругацких». Это абсолютно неверно, эпоха закончилась уже давно.
И даже не со смертью Аркадия Стругацкого, а еще раньше, когда в стране началась перестройка, и рухнул тот мир, который пытались изменить и усовершенствовать, предостерегая от ошибок два великих брата-фантаста.
И все же эпоха не закончилась. Она не может закончиться, пока мы читаем книги Стругацких и помним их героев, цитируя к месту и не к месту, а зачастую даже и не зная, что это цитаты из их книг.
В последние годы находилось немало критиков, которые говорили о том, что созданный Стругацкими мир - это ода коммунизму, что они давно уже устарели и никому не нужны... Что Борис Стругацкий в последние годы не все и не так сказал.
Комментировать это нет никакого смысла. Оставим подобные пассажи на совести говорящих.
Но представьте, каково было Борису Натановичу остаться один на один с отступающим и проигрывающим Полднем. Миром, который он с братом создавал всю сознательную жизнь.
Я помню, как в середине 80-х мы с однокурсником гордые и счастливые скинулись и купили у бизнесменов от науки «Сказку о тройке», распечатанную на ЭВМ. Эта толстая пачка с дырочками от перфоратора и сейчас лежит в моем книжном шкафу. По тем временам нам пришлось отдать очень приличные деньги – вместе с «Нервом» Высоцкого наше приобретение потянуло на целых 25 рублей...
Мир Стругацких наряду с «Лезвием бритвы» Ивана Ефремова погрузил читателей целой страны не только и не столько в выдуманное будущее, сколько открыл глаза на самих себя, заставил уважать и ценить идеалы, замусоленные и затасканные, напомнил о таких понятиях как совесть, ответственность за других и уважение чужих интересов.
Социальная фантастика существовала и до Стругацких, но они подняли ее совсем на другую высоту. И, начиная с «Понедельник начинается в субботу», мы обязательно приходили к «Хищным вещам века» и «Трудно быть Богом». А многие и сейчас находятся в самой середине этого пути или только вступают на него.
В их книгах очень мало будущего, и очень много настоящего и прошлого. В них мужество и героизм соседствует с бессердечием и жестокостью. Романы Стругацких внешне кажутся сегодня наивными и шероховатыми. Но это только на первый взгляд. Глубина и предвидение авторов зачастую поражает.
Поэтому им и верили, а власти не знали, что с ними делать. Культовые писатели вроде бы и не были диссидентами в привычном системе смысле, но диссиденты ими зачитывались, а сами властители чувствовали неудобство от написанного и ерзали при чтении, узнавая собственные черты и планы... Но что сделаешь с фантастикой? Вот этой ширмой придуманного мира и прикрывались все волюнтаристские и светлые мысли.
Правда, это не спасло написанную в 1965 году «Улитку на склоне», которая увидела свет в первоначальном виде только в 88-м, а «Гадкие лебеди» ждали издания 20 лет.
Жаль, что сегодня почти все подобные фантастические начинания выродились в фэнтези и неожиданное появление героев в прошлом...
Борис Натанович и после смерти брата продолжал писать – хотя исключительно под псевдонимом. За 20 лет всего (или целых) две книги. Но С. Витицкого почитатели быстро раскрыли и не разочаровались.
А еще он учредил «Бронзовую улитку» — премию для фантастов. И получить награду от Стругацкого было, наверное, одним из высших достижений для писателя. Создал своей журнал «Полдень ХХII века». Материалы отбирал всегда сам. Хочется верить, что он будет выходить и после ухода Мастера.
И очень жаль, что далеко не все помнят цитату из Стругацких, которую любой вступающий во власть должен зазубрить: «Народ сер, но мудр» («Гадкие лебеди»).
Вот народ-то и определит, какое место в мировой литературе займут Стругацкие.
Мир Полдня заканчивается. Но начинается совершенно новая жизнь, в которой мы только учимся читать Стругацких и открываем их заново. Если нам даже не встретится свой Сталкер, у нас есть компас в виде романов и повестей Аркадия и Бориса Стругацких, которые ждут нас на Пандоре.
И даже не со смертью Аркадия Стругацкого, а еще раньше, когда в стране началась перестройка, и рухнул тот мир, который пытались изменить и усовершенствовать, предостерегая от ошибок два великих брата-фантаста.
И все же эпоха не закончилась. Она не может закончиться, пока мы читаем книги Стругацких и помним их героев, цитируя к месту и не к месту, а зачастую даже и не зная, что это цитаты из их книг.
В последние годы находилось немало критиков, которые говорили о том, что созданный Стругацкими мир - это ода коммунизму, что они давно уже устарели и никому не нужны... Что Борис Стругацкий в последние годы не все и не так сказал.
Комментировать это нет никакого смысла. Оставим подобные пассажи на совести говорящих.
Но представьте, каково было Борису Натановичу остаться один на один с отступающим и проигрывающим Полднем. Миром, который он с братом создавал всю сознательную жизнь.
Я помню, как в середине 80-х мы с однокурсником гордые и счастливые скинулись и купили у бизнесменов от науки «Сказку о тройке», распечатанную на ЭВМ. Эта толстая пачка с дырочками от перфоратора и сейчас лежит в моем книжном шкафу. По тем временам нам пришлось отдать очень приличные деньги – вместе с «Нервом» Высоцкого наше приобретение потянуло на целых 25 рублей...
Мир Стругацких наряду с «Лезвием бритвы» Ивана Ефремова погрузил читателей целой страны не только и не столько в выдуманное будущее, сколько открыл глаза на самих себя, заставил уважать и ценить идеалы, замусоленные и затасканные, напомнил о таких понятиях как совесть, ответственность за других и уважение чужих интересов.
Социальная фантастика существовала и до Стругацких, но они подняли ее совсем на другую высоту. И, начиная с «Понедельник начинается в субботу», мы обязательно приходили к «Хищным вещам века» и «Трудно быть Богом». А многие и сейчас находятся в самой середине этого пути или только вступают на него.
В их книгах очень мало будущего, и очень много настоящего и прошлого. В них мужество и героизм соседствует с бессердечием и жестокостью. Романы Стругацких внешне кажутся сегодня наивными и шероховатыми. Но это только на первый взгляд. Глубина и предвидение авторов зачастую поражает.
Поэтому им и верили, а власти не знали, что с ними делать. Культовые писатели вроде бы и не были диссидентами в привычном системе смысле, но диссиденты ими зачитывались, а сами властители чувствовали неудобство от написанного и ерзали при чтении, узнавая собственные черты и планы... Но что сделаешь с фантастикой? Вот этой ширмой придуманного мира и прикрывались все волюнтаристские и светлые мысли.
Правда, это не спасло написанную в 1965 году «Улитку на склоне», которая увидела свет в первоначальном виде только в 88-м, а «Гадкие лебеди» ждали издания 20 лет.
Жаль, что сегодня почти все подобные фантастические начинания выродились в фэнтези и неожиданное появление героев в прошлом...
Борис Натанович и после смерти брата продолжал писать – хотя исключительно под псевдонимом. За 20 лет всего (или целых) две книги. Но С. Витицкого почитатели быстро раскрыли и не разочаровались.
А еще он учредил «Бронзовую улитку» — премию для фантастов. И получить награду от Стругацкого было, наверное, одним из высших достижений для писателя. Создал своей журнал «Полдень ХХII века». Материалы отбирал всегда сам. Хочется верить, что он будет выходить и после ухода Мастера.
И очень жаль, что далеко не все помнят цитату из Стругацких, которую любой вступающий во власть должен зазубрить: «Народ сер, но мудр» («Гадкие лебеди»).
Вот народ-то и определит, какое место в мировой литературе займут Стругацкие.
Мир Полдня заканчивается. Но начинается совершенно новая жизнь, в которой мы только учимся читать Стругацких и открываем их заново. Если нам даже не встретится свой Сталкер, у нас есть компас в виде романов и повестей Аркадия и Бориса Стругацких, которые ждут нас на Пандоре.