Пока работаю, но как-то невзначай, Скорее просто из любви к искусству. Там, где горело - абсолютно пусто, И кажется, готов рубить с плеча. Вот только шашку наточу острее... 11112014
В моем доме поселился "белый китаец", Это значит мне осталось жизни ровно на палец. Палец виски в стакане, размешанный с дозой. Возвращаться и каяться глупо и поздно. Я сижу в ощущении последнего кайфа. Что мешало мне уехать еще год назад в Хайфу, И испытывать судьбу, стреляя в Газе в арабов. А потом идти к тебе, моей любви за наградой. Но сегодня мне остался только "белый китаец". И глоток последний виски - ровно счастья на палец. А потом минута кайфа, а потом пустота. Обо мне ты не заплачешь, ты не здесь, ты - не та! Мы с тобой соединимся где-то в новых мирах. Мы с тобой давно расстались, превращая все в прах. Жизнь закончилась диагнозом: прости, но ты - гой. Впрочем, наше расставанье назвала ты судьбой, И вот теперь в ее финале я на кухне один. Только виски и "китаец", что я сам породил. Только боль и на мгновение забвенье ее. И пара кубиков растаявших -любовь или лед... 19102014
Я больше не буду Ловить твои вздохи. Я просто забуду, Я - счастлив, мне плохо. Иду по дороге, Ищу чьи-то взгляды, Но стоптаны ноги, Но горечь наградой. Любовь. Она приходит по ночам. И вновь Моя и все-таки ничья. Ничья. Между нами ничья. И я. Уже не в силах скучать. Я возвращаюсь в свой мир Где нет засиженных мест, Где на мгновенье кумир, Ну а потом только жест. Прощай. Все не изменишь навсегда. Скучай. И я вернусь, лишь скажешь: да. Наивно верить в тебя, Наивно верить, что да, И на осколках дождя, Все слезы только вода. Я возвращаюсь в твой день, Но ты шагнула в другой, А я лишь робкая тень, А я навеки изгой. Вот так и прожита жизнь... 19102014
Если истина скрыта в вине, То ее мы поищем на дне. Ну а если она не там, Повторим и напьемся в хлам. Что нам истина, если вино Нам милее уже давно 18102014
Страх застилает нам глаза И бьет с ноги куда негоже, Бежит мурашками по коже И растворяется в слезах. Он проникает в наш уют И крепнет мыслями у пятки, Скребет покоем и достатком, А вдруг все это отберут? И мы покорно врем себе И гнем под гнетом страха спины, Растим в глазах и сердце льдины. Шаги равняем при ходьбе. И вот уже уверен строй И марш как будто укрепляет. И наше Я от страха тает, За пожелтевшею листвой. Мы хором выдохнем: Свобода! 06102014
Слушай, глупая девочка, Ты ведь уже далеко. До тебя два шага, А до нас половина Вселенной. И уже никогда Мы не выйдем из этого плена. И пустыней очерчены Нашей любви берега. Счастье, милая девочка, Очень короткий момент. От восторженных глаз До сухого "пока" на прощанье. А потом только жизнь И размытые воспоминанья, и застывшей надежды Затертый до дыр позумент. Слезы, грустная девочка, Будешь ты лить о другом. Что тебе эти годы - Этап на дороге взросленья. Лишь порою скользнут Нашей памяти робкие тени. От которых ты бросишься К новому счастью бегом. С Богом, светлая девочка, Мы уже так далеко... 20082014
Мы с бл+++ями романы крутили, Упиваясь их наглой свободой, Мы шагали от края до края, Познавая и мир и себя. Каждый день открывал нараспашку Наши души, взрывая восторгом. Мы махали рукой на прощанье И прощались порой навсегда. А потом пригибала одышка, Стерегли расставанья и смерти, Мы уже не спешили, не пели, Привязав себя грузом семьи. Новый день наступал, как и раньше. Только радость ужалась в размерах. И друзья растерялись в дороге, Засыпая у новых подруг. На закате, с бутылкою виски, Встрепенемся от громкого смеха Тех, кто только выходит в дорогу, И прошаркаем спать на диван… 17082014
Когда душа моя воспрянет под пяткой злобного тирана И нанесет укол смертельный, незаживающий нарыв, Никто его и не заметит, лишь сморщится в пустой досаде И будет злостью наливаться день ото дня, день ото дня. Тиран начнет крушить устои, и головы сносить на плахе, И медленно страдать от боли, не распознав ее причин. Так и сгниет, не понимая, откуда это начиналось. Один укол, слепая рана. Восставший безымянный раб… 11-12072014
Начнем мы, пожалуй, вот с этого, А дальше уж как повезет. Попуткой от станции Сетуни До самых, до Красных ворот. В дороге ума поубавится, Зато потеплеет в момент, И в окна опасливо скалится Опухший до дна элемент. А мы уже третью прошляпили, И старых полощем друзей, И девочка в платье из штапеля Смеется на оклик «мамзель». А шум проходящего поезда Мечтами на миг всколыхнет, И памяти черствые борозды Попутчик поллитром зальет. Ну вот уже наша конечная, Пора разбредаться домой. И все остановки помечены, Друзей увели на постой. Лишь утром под зарево красное Мелькнет сожаленье в глазах. Все было и есть не напрасно ли. И снова бутылка в руках… 11072014
Возможно, что я захочу поработать, хотя этот факт вызывает сомнение, когда за окном уже пятницы вечер, и пена пивная ужалась до ГОСТа. Поэтому, просто отложим заданья И выйдем на улицу, там где веселье, Где вряд ли попросят все сделать по новой, Ну разве что новую кружечку пива… 11072014
В нашей подушке нет перьев, в нашей подушке нет ваты. Нежная юная Пери нас одурманит закатом. Мягко положит на травы, тонким укроет туманом, ветер качнет его вправо, летне, пьяняще и пряно. Скроет упругое тело, нежно коснется изгибов, все в тарары полетело, мы сумасшедшие. Либо... Либо в начале такого, что и представить не можем. Гладит туман твою кожу, мы с ним в движениях схожи. Март-01072014
На улице ливень и всполохи, и впору вернуться домой, И только пузырики воздуха плывут по пустой мостовой. Воронками капли врываются в спешащий по скосу поток, и тонкими сильными пальцами ты держишься под локоток. Спешат твои модные лодочки, по лужам стучит каблучок. - Хозяюшка, мне бы на водочку, промокший хрипит мужичок. Ты морщишь красивый свой носик и делаешь в сторону шаг, слова его ветер уносит, тоскливо бурчат кореша. Стучат каблучки торопливо, пойдем поскорее в метро, здесь сыро и холодно, милый, и пили отнюдь не ситро. А ливень поет свою песню, за шиворот льет, шалопай, и было бы нам интересней остаться где сонно и чай. Но гонит сырая погода и кем-то придуманный долг, и пес непонятной породы у будки вахтера примолк. Июнь набухает клубникой и новой влюбленностью пар. Светланы, Татьяны и Ники, ну чем я для вас не гусар? 15062014
Я бросился во второе июня, в ветер, который со зноем спорит И тополиного пуха горсти Запихивает везде, где сможет. А там, чуть западней всполохи взрывов, И снова горе стучится в окна. Впрочем, уже и стучать не надо. Смерть приглашения ждать не любит. А мы тут с куреньем сражаться взялись. Эта проблема всего важнее. Убьют тебя, если ты с сигаретой Или погибнешь как некурящий.. Ветер гуляет по всей планете. Ложью писаки затмили Псаки. Вертится пух, как в водовороте И забивает глаза и уши. Я бросился во второе июня, В обычный день, что в начале лета. Пахнет грозой и несет пожаром, Только вот пух. И слепое время. 02062014
Недавно в одной из интернет-энциклопедий я наткнулся на такую удивительную запись: «Булат Окуджава – это знаменитый советский певец, прославившийся, благодаря множеству ярких песен». Я думаю, что Булат Шалвович от души посмеялся бы, прочитав такое. Он всегда считал себя поэтом, читающим свои стихи под гитару, но уж ни как не певцом, тем более знаменитым советским. Да и основоположником жанра авторской песни он тоже себя не считал, несмотря на то, что многие ученые умы и критики до сих пор его так называют. На прямой вопрос он как-то мне ответил, что основоположник авторской песни – современной, подчеркнул он – это Михаил Анчаров. А потом уже стал свои стихи под гитару исполнять и Окуджава. Рассказывать его биографию бессмысленно. Многое еще остается за кадром, да и многие персонажи историй, связанных с ним, еще живы. Можно вспомнить и очень познавательную и толстую биографию Булата Шалвовича, написанную Дмитрием Быковым и изданную в серии ЖЗЛ. Но Окуджава у каждого свой. Я попробую рассказать о том, что дорого и знаково для меня.
Булатова шинель Он родился в удивительный и важный для нашей страны и всего мира день – 9 мая. И свой день рождения от дня Победы никогда не отделял. В этом году ему исполнилось бы 90 лет. Мы были знакомы не так долго, как хотелось бы. Это, конечно, не касается песен. Ведь поколения 60-х, 70-х, 80-х начинали свое знакомство с авторской песни с булата Окуджавы. Виноградная косточка, Шарик улетел, Песня о дураках, Бери шинель, Ваше благородие, Песня кавалергарда, Эта женщина в окне… Перечислять можно до бесконечности. Потом мы вырастали, начинали петь песни других авторов, иные говорили, что песни Окуджавы слишком просты. Но как все мы выросли из гоголевской «Шинели», так и авторская песня выросла из того, что пел и дарил нам Булат Шалвович. Мы встретились в 95-м. В то время я вел в одной из центральных газет популярную рубрику «Лом-бард», посвященную авторской песне. Годы тогда были трудные. Многие барды бедствовали, и любое упоминание в газете, да еще с анонсом концерта было спасением. Мы проводили сборные концерты и собирали полные залы даже на больших трибунах. Мы все были друзьями и соратниками, но подступиться к такой глыбе, как Окуджава, даже тогда было немного боязно. И вот в редакции раздается звонок. Владимир Цывкин, бессменный руководитель центра детской авторской песни в Сергиевом Посаде говорит: - Мы затеяли первый юношеский всероссийский фестиваль, председателем жюри просим быть Булата Окуджаву. Тебя тоже очень ждем в жюри. Но чтобы Булат согласился, надо к нему съездить в Переделкино, уговорить. Поможешь? Нечего и говорить, что я сразу согласился. И мы поехали: Володя Цывкин, поэт и художник Виталий Калашников, несколько ребят из студии Сергиева Посада. Был и еще один повод, которым мы, честно говоря, воспользовались. Жена Булата, Ольга Владимировна открывала музей кукол на Варварке, который и сегодня работает и пользуется большим успехом. А Сергиев Посад тогда был Меккой кукольников и любителей мира игрушек. А посадские мастера, прослышав об этом, сделали для Окуджавы подарок — резную деревянную фигуру мужичка-лоточника, на лотке которого не просто фигурки — персонажи песен Булата Шалвовича. Да и он сам тоже примостился со своей гитарой на этом лоточке. Вот этим, забегая вперед, мы и соблазнили Булата. Но это было немного позже.
Переделкино Началось все символично. Холодным февральским днем мы ехали к Окуджаве на дачу в Переделкино, из радиоприемника в нашей машине звучал тихий и спокойный голос Мастера, который как бы медленно и плавно вводил нас в свой мир, в котором нет места фальши и обману. Мир любви и романтики. Мы остановились возле его дома. На звонок вышел сам хозяин в пледе и безрукавке – немного простудился. И сразу же повел нас в кабинет, где со всех сторон слегка покачивались и звенели на ветру колокольчики всех видов и мастей. Булат Шалвович собирал их со всего света. Наверное, это был какой-то особый камертон его души, с помощью которого и рождались песни, стихи и удивительно тонкая и глубокая проза. Хозяин провел небольшую экскурсию для гостей. - Один из залов будущего музея игрушки будет называться «Семейный альбом», — рассказывал Окуджава. — В нем будут куклы, изображающие, например, семью Пушкина, семью Толстого, семью Есенина. Недавно праправнучка Пушкина подарила музею куклу дочери Александра Сергеевича. Может быть, он сам к ней прикасался. Кто знает? После обоюдных вежливых реверансов и приветствий мы договорились, что Окуджава приедет в Сергиев Посад на открытие фестиваля. А потом я задал ему несколько вопросов, многие из которых не потеряли актуальность и сегодня.
Разговор о выполненном предназначении — Булат Шалвович, если говорить о бардовском творчестве, что оно для вас? — Я очень далек сейчас от авторской песни. Но есть резон в том, что авторская песня, выполнив задачи, в первоначальном своем значении умерла. Она видоизменилась. Теперь наступили новые времена, им нужно новое качество. Вот молодежь его ищет и находит. К авторской песне опять тянутся. Я, кстати, недавно был в Новосибирске, и мне там рассказывали, вытаращив глаза, что три года в город приезжали всякие мировые знаменитости: скрипачи, певцы. В зале было пятнадцать человек. А вот последний год — сплошные аншлаги. — Вы говорите, что отошли от авторской песни. А не поделитесь, что вы сейчас пишете? (На его рабочем столе были завалы исписанных листов бумаги, многочисленные пометки, рядом пишущая машинка с заправленным листом бумаги и книги, книги, книги.) — В моем возрасте широкого диапазона деятельности уже нет, конечно. С утра немножко прозы. Пытаюсь. Стихи пишутся все время. Понемножечку, но пишутся. Вот больше и ничего. Ну выезжаю иногда выступать, когда приглашают, деньги платят. Отказываться нельзя. Но мне, честно говоря, уже надоело. Давно. — Надоело из-за чего? — Я постарел, голос не тот, силы не те. Наслаждения я не получаю. Раньше мне приятно было. Нравится публике, не нравится — не важно. Мне нравилось то, что я делаю. А теперь этого нет, и получается сухой профессионализм. Выхожу, улыбаюсь, конечно. Беседую с публикой. Потом за кулисами смотрю — ой, три вещи всего осталось. Слава Богу, слава Богу. Я думаю, что у всякого человека есть предназначение. И я свое предназначение выполнил. Это не значит, что я закончился. Я еще буду продолжать писать. Но главное предназначение я выполнил. Хорошо или плохо — это не мне судить. — Каковы, на Ваш взгляд, истоки авторской песни? Не с достопамятных времен, там мы дошли до скоморохов, если брать Русь. А современной бардовской песни. Кого бы вы все же поставили у истоков? — До меня был Визбор, был Анчаров. Понимаете, то, что я вдруг оказался в глазах многих этаким родоначальником, просто так сложились обстоятельства. Вокруг меня больше шума. Поэтому я стал основоположником. Нет, я продолжал то, что было. Но должен вам сказать честно, когда начинал, я Визбора не знал и даже ничего о нем не слышал. И вообще все это началось ужасно смешно и нелепо. Просто один раз мы сидели у меня дома — тогда еще совсем юные Евтушенко, Ахмадулина, Луконин. Где-то они гуляли и буквально ворвались ко мне. Сели. У меня было выпить немножко. Выпили. Они начали читать стихи. А мне буквально перед этим показали три аккорда на гитаре. И я, выпивши уже, конечно, вспомнил одно свое шуточное стихотворение, взял гитару и, чтобы их развлечь, стал это стихотворение петь. Тут же мелодия какая-то примитивная пришла, на три аккорда. Я спел, они были в восторге. И меня это очень вдохновило. Тут же я спел второе стихотворение. И стал петь. Мне понравилось. Ведь здорово. Все стихи нельзя петь, а некоторые можно. Вот я и стал их напевать. Я никогда не думал, что что-то такое из себя представляю. Вот когда меня ругать начали в прессе, тогда я задумался. Ведь на самом деле все, наверное, не случайно. — А что за стихотворение было спето на первые три аккорда? — Сейчас я уже плохо помню, но мне кажется, что это был «Ванька Морозов». (И на какое-то время Мастер погрузился в воспоминания, почти про себя напевая нехитрую мелодию старой песни. А от одного памятного воспоминания ниточка перекинулась к другому). Потом к песням я стал относиться профессиональней, серьезней. Я помню, например, как нескольким своим друзьям я на улице, у метро «Краснопресненская», — это в конце 56-го года (зима, декабрь, а мы стоим, уже пора расходиться) — читаю строчки «Последнего троллейбуса». Всего стихотворения еще не было. Они говорят: «Ой, интересно, хорошо, давай пиши дальше». …Мы просидели и проговорили несколько часов. Ребята спели песни Окуджавы, робея и запинаясь, а он улыбался и благосклонно кивал. Но было заметно, что ему неможится. И мы стали собираться, взяв с Мастера слово, что он обязательно приедет. И не обманул... В Сергиев Посад мы приехали вместе и первым делом пошли в музей игрушки. Там булат Шалвович и Ольга Владимировна долго ходили среди витрин и стеллажей, задавали вопросы смотрителю и с каким-то детским восторгом рассматривали и трогали поделки местных мастеров. А потом начался конкурс. И снова Окуджава не просто ожил, он был весь там, на сцене. Вместе с юными исполнителями песен. Его глаза горели. Его душа пела... Так мы встретились в первый раз. Конечно за кулисами и в машине мы много разговаривали, обсуждали и исполнителей, и современную литературу. Но больше всего запомнились колокольчики, настроенные на душу мастера и его горящие глаза на конкурсе. На обратной дороге мы уже почти не разговаривали. Он просто устал от столь насыщенного дня. Мы обменялись телефонами, и время от времени я звонил, чтобы услышать его мнение или пригласить на концерт. Последнее было самым сложным.
Звонок Окуджаве Однажды была еще одна очень примечательная история. В Нижнем Новгороде решили издавать ежемесячную толстую газету, посвященную авторской песне. Обсудить перспективы издания и пилотный проект собрались в Москве, на Садовнической улице. Где тогда еще находился знаменитый ЦАП — Центр авторской песни. Теперь там медицинский центр и обильный евроремонт. В обсуждении принимал участие Виктор Берковский, один из братьев Мищуков, сотрудники ЦАПа и я. - Хорошо бы, чтобы на обложке была фотография Окуджавы и какие-нибудь его напутственные слова — мечтательно сказал кто-то. - Ну тогда надо ему позвонить — уверенно заявил Берковский. И наступила гробовая тишина. Позвонить самому Окуджаве было, в общем-то несложно. Но на все звонки отвечала Ольга Владимировна. А ее строгость и строгий фильтр контроля для общения с Мастером был хорошо известен всем. И нарываться на отповедь даже именитые барды не хотели. Да и побаивались они хозяйки дома. Зная, что у нас отношения хорошие, и учитывая. Что в этой компании я был самый молодой, все собравшиеся одновременно повернулись в мою сторону. - Олег, а давай ты позвонишь Булату? - немного просительно и вкрадчиво сказал Берковский. Делать нечего, надо было поддерживать реноме. И я позвонил. К телефону, естественно, подошла Ольга Владимировна. Я представился, она меня узнала и очень легко согласилась позвать булата Шалвовича. Он взял трубку, я объяснил суть проблемы и попросил наговорить несколько предложений напутствия. Через несколько минут у нас уже был текст. Все вздохнули с облегчением и довольно продолжили обсуждение. Та газета до сих пор храниться у мения дома. Как и маленькая книжка со словами бардовских песен, где среди многих других автографов я особо ценю его подпись: «Олегу сердечно Булат Окуджава».
Умер он очень неожиданно. В День России, в Париже. Начались скорбные хлопоты, переживания. Похороны. Естественно, мы жалели, что так и не успели еще раз встретиться и поговорить... И каждый год проходят концерты в Переделкино, где теперь находится музей Булата. И каждый год на его родной Арбате, где он — уже в бронзе — выходит из арки поют его песни. А это значит, что он остался с нами вместе. И мы снова пойдем на свидание с Бонапартом, отправимся в путешествие дилетантов и будем снова и снова повторять его строчки, написанные под звон колокольчиков души... ... Конечно, Булат Окуджава у каждого свой. И есть люди, способные рассказать о нем гораздо больше. Но мне он запомнился именно таким, продолжающим любить и сочинять, слышать музыку сердца и делиться ей со всеми нами. Это мой Булат. Теперь я дарю его и вам.
Справка: Булат Шалвович Окуджава родился 9 мая 1924 в Москве в семье партийных работников (отец - грузин, мать - армянка). При рождении назван родителями Дорианом, в честь Дориана Грея. Жил на Арбате до 1940. В 1934 переехал вместе с родителями в Нижний Тагил. В 1937 родители арестованы; отец расстрелян, мать сослана в карагандинский лагерь. Окуджава возвратился в Москву, где вместе с братом воспитывался у бабушки. В 1940 переехал к родственникам в Тбилиси. В школьные годы с 14-летнего возраста был статистом и рабочим сцены в театре, работал слесарем, в начале Великой Отечественной войны - токарем на оборонном заводе. В 1942 после окончания девятого класса средней школы в Тбилиси добровольцем ушел на войну. Служил в запасном минометном дивизионе, затем после двух месяцев обучения был отправлен на Северо-Кавказский фронт. Был минометчиком, потом радистом тяжелой артиллерии. Был ранен под Моздоком. В 1945 Окуджава демобилизовался и вернулся в Тбилиси. Окончил экстерном среднюю школу и поступил на филфак Тбилисского университета. Затем до 1955 работал учителем в деревне Шамордино и райцентре Высокиничи Калужской области. В Калуге, был корреспондентом и литсотрудником областных газет «Знамя» и «Молодой ленинец». В 1956 возвратился в Москву. Участвовал в работе литобъединения «Магистраль». Работал редактором в издательстве «Молодая гвардия», затем - завотделом поэзии в «Литературной газете». Жена - Ольга Владимировна Арцимович, физик по образованию. Сын - Булат (Антон) Булатович Окуджава, музыкант, композитор. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.
Из подсмотренного Забери тебя гангрена, выключай свою сирену. А не то мы прямо в кухне от тирад твоих опухнем. Критик мыльных сериалов и кроссвордов командир, как же ты уже достала, затерев язык до дыр. А в квартире пыль и мусор. И обед сгорел давно. Как разорванные бусы жизнь рассыпалась в вино. И на кухне балаболка расплываясь держит речь. И без смысла и без толка. Как такую не беречь? 13052014
Пить вино Португалии в летом забытой Москве. Ощущать его горечь и терпкость малиновых ягод. Заедать сухарями и кистью скупой винограда, Чтобы градус не сразу взорвался в моей голове. Этот странный апрель, что сменил сумасшествие марта, Ударяет метелью, слезу выжимает из глаз, Размывая в пространстве недолгое общее «нас», В никуда разбросав нашей жизни гадальные карты. Вот и вечер прошел, по глотку уменьшая бокал, Португальское солнце согрело усталые души. А промозглый апрель несозревшее теплое сушит, Что едва зарождалось, что хотел, но еще не отдал... 06 апреля 2014
Перепутье. Взбесился сквозняк непогоды. Закидал снегопадом, растаял дождем. И пугает и нас, и полмира вождем, что и так уже правит не дни и не годы. Расточительно солнце на фоне ветров. И колеса машин преждевременно сняты. Половина друзей снаряжается в латы. И все чаще сбоит и пугает метро. День сегодняшний скуп. Суетлив и сонлив. И открытием судеб не радует книга. Даже вечер, еще не начавшись, ушмыгал. Безнадежность простудою усугубив. А ведь март уже кончился! Скоро воспрянем! 29032014
Приходится выбирать. Ты или канитель. Ломкая вязкая гать. Бьющая в душу метель. Приходится отступать. И старых терять друзей. Унылая мертвая падь и прежних обид музей. Кажется, все хорошо. Только живи и пой. Только вот снег пошел. Только вот мир чужой...
Я был первым в сегменте угасающих персеид, Протыкая реальность и облачно-серое небо, И стремился понять бесконечную зыбкую небыль, Где в атаку вставал, побеждал, был спасен и убит. Я пока еще здесь, но уже еле-еле мерцаю, Отмечая пунктиром любви расставания нить. И не надо волкам одиночества лунного выть. Может кто-то из вас на меня свою жизнь загадает. 11 марта 2014
Когда меня кто-нибудь хватится, я буду уже далеко. Развратная, голая пятница помашет мне вяло рукой. Икнет и к стакану потянется, мол дальше давай уже сам. Мы оба почетные пьяницы, но пиво на утро для дам. Я ей улыбнусь на прощание и дальше к субботе пойду. Где пахнет обедом из щавеля, где встречу тебя на беду. А впрочем, какая уж разница, давно ведь пошел по рукам. Успею, быть может, покаяться. А пятница? Пей и пока. 04122013