Его романами и повестями зачитывались еще в 80-е годы прошлого века. О них спорили, по ним ставили фильмы и пьесы. Автора ругали и возносили до небес, Называли до оппозиционным писателем, то придворным. А он снова и снова продолжал писать. И делал это так, что каждое его новое произведение вновь заставляло удивляться и смотреть на мир в другом ракурсе. Сегодня Юрий Поляков — главный редактор «Литературной газеты», во многом определяющей и констатирующей происходящие в современной России литературные процессы. Поляков может быть разным. Его можно принимать или не соглашаться с ним. Но он всегда идет впереди, вызывая огонь критиков и сомневающихся на себя. Такой уж характер. Не так давно Юрий Михайлович отметил свой полувековой юбилей, а в январе мы поздравляли со 180-летием «Литературку». Даты серьезные. Это уже время подводить промежуточные итоги и говорить о планах на будущее. Вот об этом, а также о только что вышедшей второй части его романа «Гипсовый трубач» мы и решили поговорить сразу после юбилеев.
– Юрий Поляков сегодня – это писатель, главный редактор известной газеты, политик и общественный деятель. Кто Вы на самом деле?
– «Писатель в России больше, чем писатель», – это наша культурная традиция. Обычно литератор у нас реализует в трех ипостасях: сочинитель, общественный деятель и редактор, в отличие, кстати, от западной традиции, где сочинительство чаще сочетается с преподавательской или научной работой. Впрочем, при советской власти у нас было множество писателей, живущих исключительно за счет литературы. Сейчас их очень мало, и пишут они в основном развлекательные книжки. Яркий пример тому – Борис Акунин.
Я человек традиции. К тому же нельзя не сказать об известной иерархии моих «ипостасей»: не будучи писателем, я бы никогда не стал главным редактором ЛГ, а следовательно, и общественной фигурой. Но я, конечно, прежде всего писатель, я стал писателем до того, возглавил газету, надеюсь остаться писателем и после того, как оставлю этот пост и перестану быть «фигурой». Кстати, большинство людей, сочиняющих книги, после смерти перестают быть писателям – их никто не читает. Писатель ведь не тот, кто пишет, а тот, кого читают.
– Чем отличается Ваше творчество периода «Ста дней до приказ» и «ЧП районного масштаба» от того, что Вы делаете сегодня? Насколько изменились темы, идеи и герои Ваших произведений?
– Думаю, прежде всего, профессиональным уровнем. Все эти десятилетия я развивался. Недавно мне прислали автореферат диссертации «Специфика идеостиля Ю. Полякова. Лексико-семантический аспект». И вот что интересно: в ранних повестях, по мнению диссертанта Ларисы Захидовой, около тридцать процентов текста несли явные признаки художественной модальности (сравнения, метафоры, семантическая игра и т.д.) А вот в последних книгах – более семидесяти процентов. Эти подсчеты исследовательницы, кстати, совпадают с моим внутренним самоощущением. Мне кажется, я стал писать «гуще». Кроме того, первые вещи были во многом автобиографичны, что вообще характерно для «стартовых» сочинений. В поздних больше вымысла, символики, трансформации действительности. Но главные приметы стиля не изменились: острый сюжет, психологизма, социальность, ирония. В общем, гротескный реализм. Я, кстати, всегда считал, что занимательность – вежливость писателя. И, в принципе, я развиваюсь в том же направлении. Ведь в писателе главное органика, а когда начинают себя видоизменять до неузнаваемости, до оторопи, как это произошло со многими известными писателями после 1991 года, это выглядит просто смешно.
– Не являются ли последние Ваши книги о «Гипсовом трубаче» сочинением на заданную тему, попыткой сочинить и скаламбурить на потребу читателя. Зачастую возникает ощущение искусственности образов и разобщенности текста в целом. Несомненно, отдельные фрагменты повествования удачны, но общая картина не складывается. Что же Вы все-таки хотели сказать своему читателю?
– Литератор, садясь за новую вещь, всегда ставит перед собой какие-то задачи – художественные, социально-нравственные – то есть, «задает тему». Хорошая книга всегда пишется «на потребу читателя». На потребу премиальных жюри, западных русистов, «товарищей по партии» пишутся плохие книги. А общая картина у вас и не могла сложиться, так как вышли пока лишь две части романа. Заметьте, не трилогии, единого романа, произвольно разрезанного на три фрагмента, как это делают обычно, публикуя прозу в «толстых» журналах. Но в журнале продолжение выходит через месяц, а в моем случае через год. Такой вариант публикации с продолжением – это эксперимент, на который я сознательно пошел вместе с моими издателями. Дело в том, что роман получился очень большой, а поскольку над текстом я работаю долго и тщательно, то окончательного варианта предстояло ждать долго, и мы решились на эксперимент. Впрочем, и «Сага о Форсайтах», «Тихий Дон» выпускались частями, которых приходилось ждать не год, а годы. Кстати, читателя такая форма подачи не смутила, и за месяц распродан первый завод в 60 000, уже допечатаны еще 10 000. Таким образом, мой читатель, прочитав первую часть «Трубача» в отличие от вас понял, что я ему хотел сказать, и буквально смел полок вторую часть.
Когда же в конце года выйдет третья, заключительная, часть, и где завершатся все сюжетные линии и станет окончательно ясна архитектоника романа, я думаю, и вы перемените мнение. Это свободный роман, с прихотливой фабулой и множеством вставных новелл, скрыто работающих на общий замысел. Он комичен и трагичен одновременно. Но тут я не первооткрыватель: большинство мировых шедевров тоже включает в себя множество вставных сюжетов и новелл, сочетают разностилистические главы. Мне же хотелось написать книгу, которую в любой момент можно снять с полки, и начать читать с любого места, найти в тексте место, соответствующее твоему нынешнему эмоциональному состоянию. «Трубач» близок к «Козленку в молоке», выдержавшему с 1995 года более 30 изданий, но мой новый роман шире по охвату и сложнее устроен. И это сатирической роман, а сатирик – этот тот, кто смеется над тем, что вызывает у сытого меньшинства благоговение.
Но должен сказать, что вряд ли стану снова печатать свои вещи по такому же журнальному принципу – «с продолжением». Впрочем, я вряд ли еще раз напишу такой громадный роман…
– Мой следующий вопрос после Вашего ответа практически отпал, я хотел узнать, не собираетесь ли Вы менять жанр, в котором работаете (судя по Вашему предыдущему ответу, этого не произойдет) и каковы Ваши творческие планы?
– После такого гротескного романа, в котором очень много литературной игры, мне явно захочется чего-то другого. Возможно, это будет лирическая проза. Но я заметил за собой еще одну закономерность: после окончания работы над прозаической вещью, мне хочется написать пьесы. Сейчас только в Москве, не говоря о России, идет «на аншлагах» шесть моих спектаклей. Драматургическое мышление иное, и вероятно пока мыслишь прозой, драматург в тебе, отдыхая, набирается сил. Кстати, сил набирается и публицист: обычно после окончания романа ли, пьесы ли я сажусь за большую публицистическую статью. Видимо, часть социально-нравственного опыта, извлеченного из жизни, не попав ни пьесу, ни в роман, тоже хочет к читателю. Так уж устроено сознание сочинителя… Я вообще обдумываю будущие свои книги по пять-десять лет, «Трубача» таскал в голове лет пятнадцать, пьесу «Одноклассники», которую сейчас ставят по все стране, носил около десятилетия…
– Вы были в прошлом председателем жюри премии «Большая книга». Были ли среди претендентов те, кто соответствуют Вашим критериям литературы?
– Вынужден констатировать, что из тринадцати книг шорт-листа как читатель я бы прочитал максимум две-три. Остальные бросил бы либо с первой страницы, либо с первой главы. Они скучны или не доработаны. Очень жаль, что не отмечена книга Аллы Марченко об Ахматовой. Еще печальнее, что сквозь «бутовский полигон» в финалисты «Большой книги» не может прорваться талантливая русская проза из провинции.
– Не кажется ли Вам, что во многом это связано с редакторской работой, к сожалению, в последнее время редактор перестал работать с писателем в процессе подготовки книги. Может быть, поэтому часто публикуются такие слабые тексты?
– У нынешних молодых писателей не выработан навык саморедактирования, стремление добиться совершенства, соответствия написанного задуманному. Для многих роман или стихотворение – вроде блога, забежал, самовыразился, как, извините, справил нужду, и дальше помчался. Но это не литература. Это вид простейшего информационного обмена. Но писатель сам должен хотеть, чтобы редактор с ним поработал. А я знаю массу случаев, когда редактор перезванивает молодому автору и просит его что-то переделать в присланном по электронной почте тексту, а в ответ слышит: «Делайте что хотите, я уже в другом проекте». Когда я был молодым, подобные вещи назывались очень просто – халтура и халтурщиков презирали. Расскажу забавный случай. Как-то раз во время застолья в Доме литераторов один из таких халтурщиков надписал и всучил мне свою книгу, а утром я проснулся и увидел, что она разорвана в клочья. Сначала я не мог понять, почему с вечера так поступил с книгой. А потом, собрав кусочки и прочитав первую строчку, все понял: «Город Женева расположен на одноименном озере». Ночью эта строка привела меня, вернувшегося из Дома литераторов возбужденным, в такое бешенство, что я не выдержал и разорвал халтуру. А на том же конкурсе «Большая книга» таких строк, к сожалению, было предостаточно.
– Недавно Вы, как главный редактор «Литературной газеты» получили почетную премию в области печатных СМИ. Каковы сегодня темы, задачи и проблемы «Литературной газеты»?
– Да, действительно, в январе премию получили три сотрудника «Литературки»: я – как главный редактор, мой заместитель Леонид Колпаков и обозреватель отдела общества Игорь Гамаюнов. Значительная группа сотрудников представлена к орденам и медалям. И, по моему мнению, заслуженно, потому что коллективу удалось вывести газету из фактически состояния клинической смерти. Когда я в нее пришел в 2001 году, тираж дошел до минимума и составлял двадцать тысяч экземпляров, сегодня ее тираж – в несколько раз выше. Мы отказались от группового, по сути «тусовочного» подхода к проблемам литературы, который свойственен многим литературным изданиям. В «Литературной газете» присутствуют все направления, все стили, все мировоззрения - так и должно быть. Кстати я рад, что ваш журнал «ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ. Навигатор в мире книг», тоже старается придерживаться тех же принципов. Единственный совет: будте повнимательней к талантливым писателям традиционных направлением, вы их как-то не очень жалуете. Надо помнить: новизна – не всегда талантлива, а талант – всегда нов.
Когда я пришел в газету, я никого не разгонял, и тем самым в целом сумел сохранить коллектив. Газета должна быть полифоничной, но для этого таким же должен быть и ее коллектив. Нам надо было снова стать массовым изданием. Мы этого добились, и сегодня на страницах «Литературки» легко сочетаются, например, Распутин и Ерофеев, что не считают для себя возможным многие другие литературные издания. Мы же даем весь спектр современной литературы. Да, мы можем в рецензии раскритиковать того или иного писателя или его произведения, но у нас нет фигур умолчания, а, соответственно, не может быть ситуации, которая возникла в журнале «Знамя». Один из моих друзей предложил им написать рецензию на мой роман, а в ответ услышал: «Такого писателя для нас не существует».
Мы же делаем газету не для узкой тусовки, а для всей просвещенной России. При этом стоит заметить, что и читатели увидели эти перемены. Прорыв с тиражом произошел без каких либо дотаций и специальных рекламных кампаний.. Кстати, на наш вечер, посвященный 180-летию, пришло столько народу, что Малый театр едва вмести всех желающий…
– Недавно в СМИ прошло сообщение о том, что на Ваш дом в Переделкино напали неизвестные и жестоко избили Вашу супругу. Что же все-таки тогда произошло на самом деле, и что стало причиной этого преступления?
– Я уверен, что за этим стоят те, кого не устраивает активная позиция «Литературной газеты» по освещению ситуации с писательским имуществом, которое много лет безнаказанно разворовывается.. Это не всем нравится. И нападение на мой дом далеко не первая акция. И раньше били писателей из так называемой «группы сопротивления», которая посмела судиться с теми, кто нечист на руку.
В тот вечер жена, как обычно, долго читала. Я же спал на втором этаже, когда услышал шум. На мою жену набросились неизвестные, нанесли ей несколько жестоких ударов в лицо. При этом из дома ничего не взяли, хотя на тумбочке лежали деньги и ее украшения. Стоит заметить, что этот акт произошел накануне передачи документов о проблемах собственности в Переделкино в компетентные органы. В настоящее время идет следствие. Новых угроз пока не поступало, бандиты никак себя не проявляли и требований не выдвигали.
– Как редактор «Литературной газеты» Вы ежедневно получаете и просматриваете множество книг. А что читает Юрий Поляков не как редактор, а как человек?
Я всегда читаю одновременно несколько книг. Например, сейчас это Игорь Шумейко «Десять мифов об Украине», Олесь Кожедуб «Иная Русь» об этногенезе белорусов, подаренный мне сборник стихов Евгения Рейна, посвящение Бродскому, новый роман Пелевина, «История советского искусства» профессора Манина, биография Андрея Курбского из серии «ЖЗЛ» и еще что-то по мелочам. И, конечно же, прочитал много текстов к премии «Большая книга».
Но вот что интересно, когда я пишу художественные сочинения, мне очень тяжело читать чужую прозу, трудно выходить из своего мира и переформатироваться в другой. Поэтому прозу я активно читаю в перерывах, а вот поэзию, научную, историческую литературу и публицистику легко читаю в любое время. Она помогает… .
Беседовал Олег ФОЧКИН.
– Юрий Поляков сегодня – это писатель, главный редактор известной газеты, политик и общественный деятель. Кто Вы на самом деле?
– «Писатель в России больше, чем писатель», – это наша культурная традиция. Обычно литератор у нас реализует в трех ипостасях: сочинитель, общественный деятель и редактор, в отличие, кстати, от западной традиции, где сочинительство чаще сочетается с преподавательской или научной работой. Впрочем, при советской власти у нас было множество писателей, живущих исключительно за счет литературы. Сейчас их очень мало, и пишут они в основном развлекательные книжки. Яркий пример тому – Борис Акунин.
Я человек традиции. К тому же нельзя не сказать об известной иерархии моих «ипостасей»: не будучи писателем, я бы никогда не стал главным редактором ЛГ, а следовательно, и общественной фигурой. Но я, конечно, прежде всего писатель, я стал писателем до того, возглавил газету, надеюсь остаться писателем и после того, как оставлю этот пост и перестану быть «фигурой». Кстати, большинство людей, сочиняющих книги, после смерти перестают быть писателям – их никто не читает. Писатель ведь не тот, кто пишет, а тот, кого читают.
– Чем отличается Ваше творчество периода «Ста дней до приказ» и «ЧП районного масштаба» от того, что Вы делаете сегодня? Насколько изменились темы, идеи и герои Ваших произведений?
– Думаю, прежде всего, профессиональным уровнем. Все эти десятилетия я развивался. Недавно мне прислали автореферат диссертации «Специфика идеостиля Ю. Полякова. Лексико-семантический аспект». И вот что интересно: в ранних повестях, по мнению диссертанта Ларисы Захидовой, около тридцать процентов текста несли явные признаки художественной модальности (сравнения, метафоры, семантическая игра и т.д.) А вот в последних книгах – более семидесяти процентов. Эти подсчеты исследовательницы, кстати, совпадают с моим внутренним самоощущением. Мне кажется, я стал писать «гуще». Кроме того, первые вещи были во многом автобиографичны, что вообще характерно для «стартовых» сочинений. В поздних больше вымысла, символики, трансформации действительности. Но главные приметы стиля не изменились: острый сюжет, психологизма, социальность, ирония. В общем, гротескный реализм. Я, кстати, всегда считал, что занимательность – вежливость писателя. И, в принципе, я развиваюсь в том же направлении. Ведь в писателе главное органика, а когда начинают себя видоизменять до неузнаваемости, до оторопи, как это произошло со многими известными писателями после 1991 года, это выглядит просто смешно.
– Не являются ли последние Ваши книги о «Гипсовом трубаче» сочинением на заданную тему, попыткой сочинить и скаламбурить на потребу читателя. Зачастую возникает ощущение искусственности образов и разобщенности текста в целом. Несомненно, отдельные фрагменты повествования удачны, но общая картина не складывается. Что же Вы все-таки хотели сказать своему читателю?
– Литератор, садясь за новую вещь, всегда ставит перед собой какие-то задачи – художественные, социально-нравственные – то есть, «задает тему». Хорошая книга всегда пишется «на потребу читателя». На потребу премиальных жюри, западных русистов, «товарищей по партии» пишутся плохие книги. А общая картина у вас и не могла сложиться, так как вышли пока лишь две части романа. Заметьте, не трилогии, единого романа, произвольно разрезанного на три фрагмента, как это делают обычно, публикуя прозу в «толстых» журналах. Но в журнале продолжение выходит через месяц, а в моем случае через год. Такой вариант публикации с продолжением – это эксперимент, на который я сознательно пошел вместе с моими издателями. Дело в том, что роман получился очень большой, а поскольку над текстом я работаю долго и тщательно, то окончательного варианта предстояло ждать долго, и мы решились на эксперимент. Впрочем, и «Сага о Форсайтах», «Тихий Дон» выпускались частями, которых приходилось ждать не год, а годы. Кстати, читателя такая форма подачи не смутила, и за месяц распродан первый завод в 60 000, уже допечатаны еще 10 000. Таким образом, мой читатель, прочитав первую часть «Трубача» в отличие от вас понял, что я ему хотел сказать, и буквально смел полок вторую часть.
Когда же в конце года выйдет третья, заключительная, часть, и где завершатся все сюжетные линии и станет окончательно ясна архитектоника романа, я думаю, и вы перемените мнение. Это свободный роман, с прихотливой фабулой и множеством вставных новелл, скрыто работающих на общий замысел. Он комичен и трагичен одновременно. Но тут я не первооткрыватель: большинство мировых шедевров тоже включает в себя множество вставных сюжетов и новелл, сочетают разностилистические главы. Мне же хотелось написать книгу, которую в любой момент можно снять с полки, и начать читать с любого места, найти в тексте место, соответствующее твоему нынешнему эмоциональному состоянию. «Трубач» близок к «Козленку в молоке», выдержавшему с 1995 года более 30 изданий, но мой новый роман шире по охвату и сложнее устроен. И это сатирической роман, а сатирик – этот тот, кто смеется над тем, что вызывает у сытого меньшинства благоговение.
Но должен сказать, что вряд ли стану снова печатать свои вещи по такому же журнальному принципу – «с продолжением». Впрочем, я вряд ли еще раз напишу такой громадный роман…
– Мой следующий вопрос после Вашего ответа практически отпал, я хотел узнать, не собираетесь ли Вы менять жанр, в котором работаете (судя по Вашему предыдущему ответу, этого не произойдет) и каковы Ваши творческие планы?
– После такого гротескного романа, в котором очень много литературной игры, мне явно захочется чего-то другого. Возможно, это будет лирическая проза. Но я заметил за собой еще одну закономерность: после окончания работы над прозаической вещью, мне хочется написать пьесы. Сейчас только в Москве, не говоря о России, идет «на аншлагах» шесть моих спектаклей. Драматургическое мышление иное, и вероятно пока мыслишь прозой, драматург в тебе, отдыхая, набирается сил. Кстати, сил набирается и публицист: обычно после окончания романа ли, пьесы ли я сажусь за большую публицистическую статью. Видимо, часть социально-нравственного опыта, извлеченного из жизни, не попав ни пьесу, ни в роман, тоже хочет к читателю. Так уж устроено сознание сочинителя… Я вообще обдумываю будущие свои книги по пять-десять лет, «Трубача» таскал в голове лет пятнадцать, пьесу «Одноклассники», которую сейчас ставят по все стране, носил около десятилетия…
– Вы были в прошлом председателем жюри премии «Большая книга». Были ли среди претендентов те, кто соответствуют Вашим критериям литературы?
– Вынужден констатировать, что из тринадцати книг шорт-листа как читатель я бы прочитал максимум две-три. Остальные бросил бы либо с первой страницы, либо с первой главы. Они скучны или не доработаны. Очень жаль, что не отмечена книга Аллы Марченко об Ахматовой. Еще печальнее, что сквозь «бутовский полигон» в финалисты «Большой книги» не может прорваться талантливая русская проза из провинции.
– Не кажется ли Вам, что во многом это связано с редакторской работой, к сожалению, в последнее время редактор перестал работать с писателем в процессе подготовки книги. Может быть, поэтому часто публикуются такие слабые тексты?
– У нынешних молодых писателей не выработан навык саморедактирования, стремление добиться совершенства, соответствия написанного задуманному. Для многих роман или стихотворение – вроде блога, забежал, самовыразился, как, извините, справил нужду, и дальше помчался. Но это не литература. Это вид простейшего информационного обмена. Но писатель сам должен хотеть, чтобы редактор с ним поработал. А я знаю массу случаев, когда редактор перезванивает молодому автору и просит его что-то переделать в присланном по электронной почте тексту, а в ответ слышит: «Делайте что хотите, я уже в другом проекте». Когда я был молодым, подобные вещи назывались очень просто – халтура и халтурщиков презирали. Расскажу забавный случай. Как-то раз во время застолья в Доме литераторов один из таких халтурщиков надписал и всучил мне свою книгу, а утром я проснулся и увидел, что она разорвана в клочья. Сначала я не мог понять, почему с вечера так поступил с книгой. А потом, собрав кусочки и прочитав первую строчку, все понял: «Город Женева расположен на одноименном озере». Ночью эта строка привела меня, вернувшегося из Дома литераторов возбужденным, в такое бешенство, что я не выдержал и разорвал халтуру. А на том же конкурсе «Большая книга» таких строк, к сожалению, было предостаточно.
– Недавно Вы, как главный редактор «Литературной газеты» получили почетную премию в области печатных СМИ. Каковы сегодня темы, задачи и проблемы «Литературной газеты»?
– Да, действительно, в январе премию получили три сотрудника «Литературки»: я – как главный редактор, мой заместитель Леонид Колпаков и обозреватель отдела общества Игорь Гамаюнов. Значительная группа сотрудников представлена к орденам и медалям. И, по моему мнению, заслуженно, потому что коллективу удалось вывести газету из фактически состояния клинической смерти. Когда я в нее пришел в 2001 году, тираж дошел до минимума и составлял двадцать тысяч экземпляров, сегодня ее тираж – в несколько раз выше. Мы отказались от группового, по сути «тусовочного» подхода к проблемам литературы, который свойственен многим литературным изданиям. В «Литературной газете» присутствуют все направления, все стили, все мировоззрения - так и должно быть. Кстати я рад, что ваш журнал «ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ. Навигатор в мире книг», тоже старается придерживаться тех же принципов. Единственный совет: будте повнимательней к талантливым писателям традиционных направлением, вы их как-то не очень жалуете. Надо помнить: новизна – не всегда талантлива, а талант – всегда нов.
Когда я пришел в газету, я никого не разгонял, и тем самым в целом сумел сохранить коллектив. Газета должна быть полифоничной, но для этого таким же должен быть и ее коллектив. Нам надо было снова стать массовым изданием. Мы этого добились, и сегодня на страницах «Литературки» легко сочетаются, например, Распутин и Ерофеев, что не считают для себя возможным многие другие литературные издания. Мы же даем весь спектр современной литературы. Да, мы можем в рецензии раскритиковать того или иного писателя или его произведения, но у нас нет фигур умолчания, а, соответственно, не может быть ситуации, которая возникла в журнале «Знамя». Один из моих друзей предложил им написать рецензию на мой роман, а в ответ услышал: «Такого писателя для нас не существует».
Мы же делаем газету не для узкой тусовки, а для всей просвещенной России. При этом стоит заметить, что и читатели увидели эти перемены. Прорыв с тиражом произошел без каких либо дотаций и специальных рекламных кампаний.. Кстати, на наш вечер, посвященный 180-летию, пришло столько народу, что Малый театр едва вмести всех желающий…
– Недавно в СМИ прошло сообщение о том, что на Ваш дом в Переделкино напали неизвестные и жестоко избили Вашу супругу. Что же все-таки тогда произошло на самом деле, и что стало причиной этого преступления?
– Я уверен, что за этим стоят те, кого не устраивает активная позиция «Литературной газеты» по освещению ситуации с писательским имуществом, которое много лет безнаказанно разворовывается.. Это не всем нравится. И нападение на мой дом далеко не первая акция. И раньше били писателей из так называемой «группы сопротивления», которая посмела судиться с теми, кто нечист на руку.
В тот вечер жена, как обычно, долго читала. Я же спал на втором этаже, когда услышал шум. На мою жену набросились неизвестные, нанесли ей несколько жестоких ударов в лицо. При этом из дома ничего не взяли, хотя на тумбочке лежали деньги и ее украшения. Стоит заметить, что этот акт произошел накануне передачи документов о проблемах собственности в Переделкино в компетентные органы. В настоящее время идет следствие. Новых угроз пока не поступало, бандиты никак себя не проявляли и требований не выдвигали.
– Как редактор «Литературной газеты» Вы ежедневно получаете и просматриваете множество книг. А что читает Юрий Поляков не как редактор, а как человек?
Я всегда читаю одновременно несколько книг. Например, сейчас это Игорь Шумейко «Десять мифов об Украине», Олесь Кожедуб «Иная Русь» об этногенезе белорусов, подаренный мне сборник стихов Евгения Рейна, посвящение Бродскому, новый роман Пелевина, «История советского искусства» профессора Манина, биография Андрея Курбского из серии «ЖЗЛ» и еще что-то по мелочам. И, конечно же, прочитал много текстов к премии «Большая книга».
Но вот что интересно, когда я пишу художественные сочинения, мне очень тяжело читать чужую прозу, трудно выходить из своего мира и переформатироваться в другой. Поэтому прозу я активно читаю в перерывах, а вот поэзию, научную, историческую литературу и публицистику легко читаю в любое время. Она помогает… .
Беседовал Олег ФОЧКИН.
-
-
31.01.2010 в 23:26Г-ну Полякову не удалось создать живое, саморазвивающееся издание; излишний редакционный контроль, оглядка на то, что скажут сверху, сделало ЛГ крайне скучным, предсказуемым изданием. Содержательная застойность контента диктует и внешнюю форму издания: жесткий макет, скучные рубрики, застывшие формы подачи материала. Будто газету выпускает не писатель или публицист, а средней руки чиновник. Вполне возможно, что он стал таковым – типичным бюрократом нынешней России.
Отсюда: www.echo.msk.ru/doc/652566-echo.html
-
-
01.02.2010 в 09:41