Некоронованное счастье Бродило утром по проулкам, Дарило светлые улыбки И просто так любило мир. Румяней становились булки, Слюнявее собачьи пасти, Надежды - плотными из зыбких, И кот сиял, как весь Чешир. А счастье шло ко мне навстречу... 14.12.2010
Под самый Новый 1866-й год родился один из самых великих и известных сказочников, чьи выдуманные и не очень истории читают во всем мире. Наверное, это произошло не случайно. Сказочники ведь связаны с этим самым волшебным и самым детским праздником. Вот поэтому Джозеф Редьярд Киплинг и стал в своей семье новогодним подарком. Правда случилось это далеко от привычного нам и англичанам снежного края, потому что родился мальчик в далекой Индии, в Бомбее. И в этом декабре мы отмечаем его 145-летие. Его отец Джон Локвуд Киплинг был крупным специалистом по истории индийской культуры, писателем, директором лагорского музея и школы искусств, автором научного труда «Человек и зверь в Индии»; мать Алиса (Макдональд) Киплинг происходила из известной лондонской семьи; оба деда были методистскими священниками. Мальчик родился в год приезда молодой пары в Индию. Имя Редьярд он получил, как полагают, в честь английского озера Редьярд, где познакомились родители погожим весенним днем 1863 года, во время веселого пикника. Хотя сам Киплинг это отрицал, но и других внятных объяснений не давал. До шести лет воспитанием мальчика занимались, в основном, няня - португалка-католичка и индийские слуги, которые его баловали и никогда не наказывали. И говорить на хиндустани он научился раньше, чем на английском. В возрасте 6 лет вместе со своей сестрой он отправляется на учёбу в Англию на попечение кальвинистской семьи. Отсылать детей в метрополию было принято в англо-индийских семьях. Детей определили по объявлению в портовый городок Саутси, на пансион в семью отставного капитана китобойного судна Холлоуэйя. Он брал Редьярда на прогулки по берегу моря и рассказывал о морских обычаях, о сражении с турками при Наварине, о китобоях. Но вот жена капитана невзлюбила мальчика, да и с мужем постоянно скандалила. В сентябре 1874 года капитан умер, и мальчик попал в руки жестокой женщины. За любую мелочь его избивали, запирали в темной комнате, унижали. Спасали только книги. Но миссис Холлоуэй, заметив это увлечение мальчика, стала отнимать и книги. В течение 6 «Мадам Роза» жестоко обращалась с ним. Все это так сильно повлияло на него, что до конца жизни он страдал от бессонницы. Мальчик тяжело заболел, на несколько месяцев почти полностью потерял зрение, появились галлюцинации. Спас его только приезд матери. В марте 1877 году мать увезла детей в деревню в Эссекс, а девять месяцев спустя они перебрались в Лондон. Но зрение полностью так и не восстановилось, он на всю жизнь остался в очках. В 12 лет родители устраивают его в частное Девонское училище, чтобы он смог потом поступить в престижную военную академию. Это было закрытое учебное заведение полувоенного типа для детей из небогатых семей офицеров индийской службы и англо-индийских чиновников. Директором Юнайтед Сервис Колледж был Кормелл Прайс, друг младшего брата Алисы Киплинг. Именно он стал поощрять любовь мальчика к литературе. Близорукость не позволила Киплингу избрать военную карьеру, а дипломов для поступления в другие университеты училище не давало. В школе был образцовый порядок во всем - постели, заправленные без единой складки, ботинки, надраенные до блеска, аскетичный образ жизни. Учителя нередко пороли нерадивых мальчишек. Руководством колледжа предписывалось воспитателям «отправлять учащихся в постель смертельно усталыми». Естественно, процветала и знакомая всем «дедовщина». Но Редьярд был уже к этому готов, и принял такие методы воспитания. Потом он говорил, что такое воспитание приучает человека беспрекословно исполнять свою роль в обществе, прививает чувство долга и корпоративный дух. Но были и светлые пятна. Так на каникулах в 1878 году, он в месте с отцом едет на Парижскую выставку, где тот заведовал индийским павильоном. Т этих дней и началась любовь будущего писателя к Франции. Под впечатлением от рассказов, написанных в училище, отец находит ему работу журналиста в редакции «Гражданской и военной газеты», выходившей в Лахоре (Британская Индия, ныне Пакистан). Но уезжать из Англии очень не хотелось. Киплинг уже мечтал войти в литературные круги Лондона. К тому же у него появилась и подружка - Флоренс Геррард. Это была очень красивая девушка, немного старше Редьярда, но необразованная и погруженная в свой мир. Она потом стала прототипом героини его романа «Свет погас». Киплинг ухаживал за ней два года, и перед его отъездом они решили считать себя женихом и невестой. Впрочем, ничего из этого не получилось. В 1882 году шестнадцатилетний Редьярд вернулся в Индию. Его ждали собственная комната и слуга, собственные лошадь, коляска и кучер. Единственное, Редьярду пришлось почти сразу сбрить свои густые бакенбарды, с которыми он прибыл из Англии, не на шутку возмутившие мать. Вновь стать своим в английском колониальном обществе юноше помогло и его участие в любительских спектаклях, где он проявил весьма сносные актерские способности. Он напропалую флиртовал с девушками, также принимавшими участие в спектаклях. В «Гражданской и военной газете» было всего два сотрудника-англичанина - редактор и его помощник, и работать Киплингу приходилось «не менее десяти часов в день и редко более пятнадцати». Наборщики-индийцы плохо знали английский язык, и это приводило к многочисленным орфографическим ошибкам. Навыков работы журналиста у юноши не было, а редактор был к нему очень требователен. Но три года газетной мушьры, как он сам потом признавался, дали Киплингу очень много. Но затем редактор заболел и вернулся в Англию, а его место занял Кей Робинсон, с которым Редьярд приятельствовал. У Киплинга тогда была одна курьезная особенность. В жару он приходил на работу в белых хлопчатобумажных брюках и тонкой рубашке, а к концу рабочего дня с головы до ног, был в чернильных пятнах, как долматин. Это происходило из-за того. Что он был очень порывист, и чернила, когда он окунал перо, летели во все стороны, в том числе и на него самого. Ежегодные отпуска в гималайском городе Симле стали источником многих работ писателя. В 1886 он выпустил книгу стихов «Департаментские песни». За ней последовали «Простые рассказы с гор» (1888) – лаконичные, зачастую грубоватые рассказы о жизни британской Индии. В 1887 Киплинг перешел в газету «Пионер» в Аллахабаде. Лучшие его рассказы вышли в Индии, в дешевых изданиях, и позже были собраны в книгах «Три солдата» и «Ви-Вилли-Винки»), о жизни британской армии в Индии. Он начинает совершать поездки по Азии и США в качестве корреспондента и пишет путевые очерки. В 1889 году он совершает долгое путешествие в Англию, по дороге посещая Бирму, Китай, Японию. Он путешествует через все США, пересекает Атлантический океан и в октябре устраивается в Лондоне. Его начинают называть литературным наследником Чарлза Диккенса. Следующий год стал годом славы Киплинга. Начав с «Баллады о Востоке и Западе», он шел к новой манере английского стихосложения, создав «Песни казармы». С выходом первого романа Киплинга «Свет погас» (1890) связаны некоторые библиографические трудности, поскольку он появился в двух вариантах – один со счастливым концом, другой с трагическим. Герой книги - талантливый художник, потерпев крушение в личной жизни, находит смерть на поле боя в рядах колониальных войск. Толчком, заставившим Киплинга приняться за роман, послужила случайная встреча на лондонской улице с Флоренс Геррард и вновь ожившая, полузабытая любовь к ней. Фло успела за это время стала посредственной, но очень любящей свою работу художницей. Редьярд ее уже не интересовал никоим образом. Из-за переутомления здоровье писателя пошатнулось, и большую часть 1891 года он провел в путешествиях по Америке и британским доминионам. В Лондоне он знакомится с молодым американским издателем Уолкоттом Балестье. Это был молодой, высокий, худощавый американец французского происхождения, прибывший в Англию как агент издательской фирмы «Ловелл и К» всего на несколько месяцев раньше Киплинга. Уолкотт обладал коммерческой хваткой, и кприезду Редьярда чуть ли не весь литературный Лондон числился в друзьях у Балестье. Подружился он и с Киплингом. И даже решили вместе написать приключенческий роман «Наулака», что значит на хиндустани - семьсот тысяч рупий. В конце 1891 г., когда работа над романом была окончена, Уолкотт поехал в Германию, заболел брюшным тифом и вскоре умер. Вскоре Киплинг женится на его сестре Каролине. Во время медового месяца в Японии банк, в котором у Киплинга были сбережения, обанкротился. Денег у четы осталось лишь на то, чтобы добраться до Вермонта (США), где жили родственники Балестье в имении возле Братлборо. Киплинги поселились в небольшом домике, который снимали у матери Каролины, пока на склоне каменистого холма сооружался их собственный дом в английском стиле. В память об Уолкотте он был назван «Наулака». Скоро рождаются двое детей: Джозефина и Элси. За четыре года, прожитых в Америке, Киплинг написал лучшие свои произведения. Это рассказы, вошедшие в сборники «Масса выдумок» (1893) и «Труды дня» (1898), стихи о кораблях, о море и моряках-первопроходцах, собранные в книге «Семь морей» (1896), и две «Книги джунглей» (1894–95). Еще через год он написал книгу «Отважные мореплаватели». Жизнь Киплингов в Новой Англии закончилась нелепой ссорой с шурином, с судом и скандалом, и в 1896 они вернулись в Англию. В 1899 году, во время визита в США, от воспаления лёгких умирает его старшая дочь Джозефина, что стало огромным ударом для писателя. Да и сам он еле выкарабкивается из болезни. По совету врачей он проводил зимы в Южной Африке, где сблизился с идеологами колониализма Милнером, Джеймсоном и Сесилом Родсом,символом британского империализма. Был военным корреспондентом во время англо-бурской войны 1899–1902 гг. На вершине славы и богатства Киплинг избегал публичности, игнорировал враждебную критику, отказался от звания поэта-лауреата и многих почестей. В 1902 году он поселился в глухой деревне в графстве Суссекс, выпустив перед этим роман «Ким», свое прощальное слово к Индии, и прекрасные «Сказки просто так». В 1898 году внезапно умер любимый дядя Киплинга - сэр Эдвард Берн-Джонс. В тот же год сошла с ума сестра Редьярда - Трикс. И все же он вновь и вновь возвращался к работе над «Кимом», пока не закончил его. Он писал уже не взахлеб, как раньше, а неторопливо, тщательно выверяя написанное. Для двух книг исторических рассказов «Пак с холма Пука» (1906) и «Награды и Феи» (1910) — сказки Старой Англии, объединённые рассказчиком — эльфом Паком, взятым из пьес Шекспира. Одновременно с литературной деятельностью, Киплинг начинает активную деятельность политическую. Он пишет о грозящей войне с Германией, выступает в поддержку консерваторов и против феминизма. В 1907 году его называют лауреатом Нобелевской премии по литературе «за наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей и выдающийся талант повествователя». И он становится первым англичанином, заслужившим эту престижную награду. Хотя в Стокгольм Киплинг приехал, традиционной речи он произносить не стал. В этом же году он удостаивается наград от университетов Парижа, Страсбурга, Афин и Торонто; удостоен также почетных степеней Оксфордского, Кембриджского, Эдинбургского и Даремского университетов. Гибель старшего сына Джона в Первую мировую войну в 1915 году и неотвязные болезни писатель перенес стоически. Киплинг вместе с женой работали в военное время в Красном Кресте. После войны он становится членом Комиссии по военным захоронениям. Именно им была выбрана библейская фраза «Их имена будут жить вечно» на обелисках памяти. Во время одной поездки в 1922 году по Франции он знакомится с английским королем Георгом V, с которым потом завязывается большая дружба. Артур Конан Дойль сделал его прототипом своего последнего романа о Шерлоке Холмсе «Долина страха», написанного в конце 1913 - в начале 1914 го-дов. Роман этот фактически детективная пародия на жизнь Киплинга, первая часть происходит в Англии, в поместье на севере Сассекса, а вторая в Америке в «Вермисской долине». Действие начинает разворачиваться вокруг дома из красного побуревшего от времени кирпича, построенного в начале XVII века и стоящего в глубине старинного парка. Конан Дойль самым подробным образом описывает «Элмс» - предмет гордости Киплинга. Но писатель уже не пользуется прежней славой. Британия ослаблена, империя пала. Еще недавно восхищавшиеся им юноши, уходившие на фронт, скандируя стихи Киплинга, возвращаются озлобленные, опустошенные. Оставившие романтический налет вместе со вшами в окопах и под газовыми атаками. В 1920-е годы популярность Киплинга фактически сошла на нет, как почти прекратилась и его литературная деятельность. В политике он полностью разочаровался, хотя вместе со своим другом Райдером Хаггардом они, будучи состоятельными людьми, поддерживали деньгами деятельность «Лиги Свободы», организации, боровшейся против «международного еврейского заговора, большевизма и профсоюзов». В 1935 году он, понимая, что конец близок, вдруг взялся за автобиографию, назвав ее «Кое-что о себе для многих друзей, известных и неизвестных»". Она была опубликована только после его смерти и считается незаконченной, поскольку текст обрывается буквально на полуслове. С 1915 года писатель страдал от слишком поздно обнаруженного гастрита, который впоследствии оказался язвой. Умер Киплинг от черепно-мозгового кровоизлияния и перитонита 18 января 1936 года в Лондоне, лишь на 3 дня раньше своего друга короля Георга V. Он ехал поправить здоровье на курорт в Канны. Похоронен в Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве рядом с Диккенссом. Гроб, накрытый британским флагом, несли премьер-министр Стенли Болдуин и фельдмаршал Монтгомери, пришли телеграммы собо-лезнования от королевской семьи, на похоронах присутствовали послы Франции, Бразилии, Италии, Бельгии. Но не было ни одного известного деятеля культуры. Киплинг пережил всех своих друзей-писателей, оставаясь в сознании литературной Англии «мастодонтом Викторианской эпохи». Подготовил Олег ФОЧКИН.
Ребра домов выпирают из улиц, В темных проходах снуют пешеходы, Ветер гуляет в сквозных переходах. Холодом в маску лицо превращая. Музыка города в стиле Кустурицы Рвется гармоникой пьяно и модно. Двери метро выходом-входом Хлопают, стиснув одежду клещами. Вечер московский зимой переменчив. 04.12.2010
Харе Кришна, Харе Рама! По Арбату мы в пижамах Ходим свои песенки поем! Харе Кришна, Харе Рама! Носим деньги чистоганом, С новообращенными живем... Харе Рама, Харе Кришна! Стать богатым мне не вышло, И теперь уехал в Магадан, Харе Рама, Харе Кришна! Нищий я, в общине лишний, Дырка, зашиваю свой карман... В Магадане тоже люди, Папу Вишну не забудем, Будем дальше деньги собирать! А как на билет накопим, Тут же вылетим из jопы, Чтобы дальше песни распевать! Харе Рама, Харе Кришна! Не поспели нынче вишни, Значит будем шариться в Гоа! Харе Рама, Харе Кришна! Кто-то третий точно лишний, Остальное - глупые слова! Харе Рама, Харе Кришна! Харе Кришна, Харе Рама! 28.11.2010
Я декламировал Басё, А Вы кричали мне: исё! Я Вам зачел стихи Ли Бо. И на китайском не слабо! Я прочитал в ночи Вам Блока. Вот тут все и случилось.. О, как! И только томик Евтушенко Царапал голую коленку, Да укоризненно Шекспир Смотрел на наш театр-мир. Он, как заметил Ёся Бродский, Порой ведет себя по-скотски. 22-23.11.2010
Бениофф Д. Город. Пер. с англ. Немцова . М.: Рипол классик, 2011. - 416 с. Эта книга уже вызвала бурную дискуссию среди ее поклонников и врагов. Они считают, что это совершенно новый, свежий и откровенный взгляд на Великую Отечественную и то, что происходило в блокадном Ленинграде, другие видят в романе только конъюнктуру, перепевы старого, неуважение к истории и невежество автора. Чем же роман вызвал стол бурную дискуссию и расхожесть мнений? Роман интересен уже хотя бы тем, что написал его довольно молодой американец, чьи бабушка и дедушка пережили блокаду, а позже уехали в Америку. Если верить автору, именно дедушка и рассказал ему историю, ставшей основой романа. Впрочем, не все читатели верят в то, что это было именно так. Правда, и серьезных аргументов своей правоты тоже не приводят. Роман в России представляет Тимур Бекмамбетов, что тоже для одних является показателем высшего пилотажа, а на других действует как красная тряпка на быка. Но и это все нюансы, на которые можно не обращать внимание. А вот почему издатели предпочли урезать название романа ровно вполовину, то ли из природной скромности, то ли из-за некоей стыдливости или по иным причинам, но в результате книга, называющаяся в оригинале «Город воров», стала просто «Городом». Может быть, таким образом хотели оградить от излишнего возмущения автора? Но получилось еще хуже. Мы живем совсем не в то время, что герои романа, и любой, зайдя в интернет и хоть немного владея английским языком или навыками поисковых и словарных программ, с легкостью найдет авторское название книги. Зачем было менять его? Ведь это вызывает недоверие в первую очередь к автору. Он то свое отношение к происходящему и героям не скрывает. Вопрос только в том, какой смысл он вкладывает в это название. А это уже совсем иная постановка вопроса. Книга показывает нам события в блокадном Ленинграде с совершенно незнакомых и не очень приятных, казалось бы позиций. Да и некий переизбыток мата, свойственный для книг эмигрантской среды, тоже имеет место быть. Но главное не в том, кто и куда послал героев книги, а то, как они себя повели в этой ситуации. Сумели ли они стать людьми и сохранить веру в лучшее. Вот, видимо, главный лейтмотив романа. Нельзя не сказать и несколько слов об авторе. Дэвид Бениофф родился в 1970 году в Нью-Йорке. Популярность ему принесла книга «25-ый час», по которой режиссёр Спайк Ли снял фильм с Эдвардом Нортоном в главной роли. Затем были сценарии к фильмам «Троя» (2004), «Останься» (2005), «Бегущий за ветром» (2007, номинация на премию британской киноакадемии БАФТА), «Люди Икс. Начало. Росомаха» (2009). Роман «Город» более четырех месяцев лидировал в списке бестселлеров New-York Times. Итак, блокадный Ленинград. Семнадцатилетней еврейский юноша Лев, сын репрессированного поэта, интеллигентный и патриотичный, арестован за мародерство: шарил по телу мертвого немецкого десантника, которого на парашюте протащило по городу. Да и попался Лев из-за своей галантности. Помог убежать девчушке, упавшей по дороге, а сам из-за этого попался. В «Крестах» Лев попадает в одну камеру с двадцатилетним дезертиром Колей — внешне «истинным арийцем», самоуверенным, начитанным и жутким бабником. Как потом выяснится, это последнее обстоятельство и довело его до дезертирства. В тюрьме новые знакомцы пробыли всего одну ночь. Местный «пахан» - майор НКВД послал их на поиски десятка яиц для свадебного торта своей дочери. Задание практически невыполнимое в городе, который голодал уже несколько месяцев. Конечно, Бениофф не обошелся без голливудчины. Два главных героя — классические антиподы, эдакие Шрек и осел, афроамериеканец и белый полицейские-напарники. Один — наивный и романтичный, второй — ушлый и с богатым жизненным опытом. И по сути, их могли послать за чем угодно. Вряд ли Дэвид знает русские сказки так хорошо, что провел аллегории, но в принципе это «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Это удивительно страшная и смешная история одновременно. Пожалуй, никто из наших писателей просто бы не осмелился писать о блокадном Ленинграде в таком стиле. Но война от этого не стала игрой, а смерть также заставляет замирать и переживать, как в любом другом романе об этом периоде. И то, что Дэвид писал книгу со слов своего деда, так, как сам понял и запомнил, так, как и сказал ему дед, если что-то не помнил: «Дэвид, ты писатель. Сочини.», только добавляет в ней контрастность, эмоции и жуткую невозможность все изменить. Можно говорить, что это неправильно, что все было иначе, что это не патриотичная книга, что в блокадном городе жили героические люди... Никто это не оспаривает. Писатель восхищается своим дедом. Но ведь и мародеры были, и воровали, и убивали. Город жил и был таким, какой есть. Поэтому, наверное, и выжил, что удивительно точно интуитивно показал американский еврейский юноша, никогда не бывавший в России. А еще мастерство автора видно в удивительно точных диалогах героев книги, которые по ходу действия превращаются из вчерашних наивных мальчишек в настоящих мужчин, не просто попавших на войну, но и сумевших перехитрить и победить опытного и жестокого врага. И не менее точна одна из финальных стен, когда оказывается, что яйца, добытые ценой человеческой жизни, уже в принципе и не нужны. Остается только память, любовь и вера в собственные силы. Такие мальчики и стали победителями в войне, вопреки всему. Бениофф вернул эту память нам и сумел донести совершенно неизвестную войну для молодых американцев. И заодно это его уже можно поблагодарить.
Рассвело по осеннему хмуро, Заливая свинцом настроенье, Через марево выцветших улиц Пролетают шальные авто. Город мокро набряк выходными, Когда дома гораздо уютней, И пока никому неизвестно, Завтра скроет унылое снег. 22.11.2010
Неведомо куда несет судьба, Вываливая нас на поворотах, И начинает псовую охоту, Где слабостью считается мольба. Остановиться не хватает сил, Как. впрочем, нету сил и оглянуться, И жилы в бесполезном беге рвутся, Все кончится, как будто и не жил... 17.11.2010
Тень скользнула по стене И свернулась у окна, Засопев на все лады, убаюкивая день. Спи и ты, уже пора. Отложи хоть до утра Бесконечные заботы, Суету ненужных встреч. Баю-бай стучат часы, Остывает в кружке чай, Даже муха прекратила Со стеклом вести войну. Вот и ты покрепче спи, Улыбайся добрым снам, Я с тобой присяду рядом, Одеяло подоткну. Баю-бай, не смей грустить, Даже если я не здесь, Все равно оберегаю И кошмары отгоню. А с рассветом первый луч Зайцем прыгнет на кровать, Защекочет, рассмеется, Чтобы встала с той ноги. И сердиться - не моги! 16.11.2010
Расставанье? Оно уже было. Сожаленье? Слова легковесны. Одиночество. Фото под пвлью. И на отдыхе Люкс одноместный. Город тот же. И даже кафешка. На двоих полагается скидка. Перед стойкою бара Замешкал, Начиная коньячную пытку. Опьяненье. А боль не проходит. Не туманится тяжестью разум. И тоскливая серость в погоде. Жизнь смешалась и рухнула разом. В этот день были вместе впервые... 15.11.2010.
Солнце светит, дождик льется, И бреду я по дороге, По немытой и горбатой, Все видавшей мостовой. Я опять слегка нетрезвый, Мне условности до фени, Лишь бы ты меня дождалась. Только это лишь мечты. Я давно забыл о счастье И бреду, куда придется, Я устал от обещаний И намеков ни о чем. И шагаю по дороге, И нетрезвый, и непьяный, С осознанием, что счастье Упорхнуло. И упал... 10.11.2010
В четверг информационное пространство буквально взорвалось сообщением о том, что 12 наших разведчиков в США «сдал» предатель из СВР. «Коммерсант», журналисты которого провели собственное расследование, утверждает, что это бывший руководитель американского отдела 12-го Управления С (работа с нелегальной резидентурой) Службы внешней разведки полковник Щербаков. Приводятся убийственные подробности шпионской истории лета 2010 года. Дочь полковника давно живет в США, что упустили из виду в разведке. Год назад Щербаков отказался от от повышения по службе, чтобы избежать необходимой в таких случаях процедуры проверки на детекторе лжи. А это может служить подтвержением тому, что уже тогда он работал на американцев. (Стоит вспомнить, что в США говорят о десятилетней слежке за нашими нелегалами). Сын Щербакова, работавший в Госнаркоконтроле, спешно покинул Россию, улетев в Америку незадолго до разоблачения русских агентов. Сам же предатель сбежал из страны всего за три дня до июньского визита Дмитрия Медведева в США. После этого и начались аресты, которые были озвучены уже после возвращения нашего президента из-за океана. Естественно, столь масштабный провал привел к тщательному расследованию в самом ведомстве, с привлечением контрразведчиков ФСБ. Насколько известно «МК», эта проверка продолжается и сегодня, и еще неизвестно, к каким последствиям все это может привести. Говорят даже о возможной отставке главы СВР Михаила Фрадкова. «Это результат предательства, а предатели всегда плохо кончают. Они кончают, как правило, или от пьянки, или от наркотиков — под забором» — так премьер России Владимир Путин прокомментировал разразившийся в июне крупнейший в истории российско-американский шпионский скандал. Имя предателя, раскрывшего американцам российскую шпионскую сеть, премьер называть не стал. Зампред комитета Госдумы по безопасности, депутат-эсер Геннадий Гудков предложил создать постоянно действующую комиссию по разведсообществу, чтобы избежать «шпионских скандалов», подобных разразившемуся в июне этого года, но сначала он намерен посоветоваться с руководством своей партии. Правда, каким образом это поможет разведке — не очень понятно. Просто увеличится число людей, владеющих секретной информацией, а это, в свою очередь, увеличивает и возможность утечки информации. А дальше начинается самое интересное. СВР, естественно, как и всегда отказывается от официальных комментариев, упоминая только, что никто из жкурналистов, проводивших это расследование в пресс-бюро службы не обращался. Высокопоставленный сотрудник СВР в неофициальном разговоре с корреспондентом «МК» заявил, что не знает в своем ведомстве человека по фамилии Щербаков, занимавшего такую должность. «Это ложный след», - бувально заявил наш собеседник. А написанное в газете, мягко говоря не совсем соответствует действительности. Более того, он уточнил, что даже несмотря на заявление премьер-министра, все награжденные лица, которых обменяли и вывезли из США, никогда не были сотрудниками СВР... Все это можно было бы счесть попыткой спасти реноме ведомства, но совершенно другой источник, участвующий в расследовании, подтвердил «МК», что фамилия предателя не Щербаков. А все написанное об этой истории верно в лучшем случае наполовину. Конечно это отнюдь не умоляет ситуацию. Ведь наличие предателя в ведомстве оба наших собеседника не оспаривают. Однако в этой связи возникает другой вопрос: откуда взялся именно «полковник Щербаков»? И кто же предатель. Все с кем нам удалось поговорить, в один голос утверждают, что это сотрудник того самого Управления С СВР. Но, поскольку расследование еще продолжается, его имя называть не торопятся. Что же касается Щербакова, скорее всего имя это возникло в следующей ситуации. Осенью этого года в Англии вышла книга бывшего высокопоставленного офицера советской Службы внешней разведки, сотрудника управления «С», которое кроме всего прочего курировало получение разведывательной информации о создании за рубежом биологического оружия, Александра Кузьминова «Биологический шпионаж. Спецоперации советской и российской внешней разведки на Западе». В 1992 г. он добровольно уволился из органов, а через полтора года легально эмигрировал с семьей за границу. Теперь он занимается вопросами здравоохраниения, и по неокторым данным живет в Новой Зеландии. Естественно, Кузьминов знал и о многих наших нелегалов. Однако, он утверждает, что никого не «сдал» западным службам. Как ему это удалось, отдельный вопрос. В данном случае нам интересно другое. В книге он много говорит о профессионализме и интеллектуальном уровне сотрудников 12-го Управления и особенно восхищается периодом «...когда нашим руководителем был полковник Юрий Щербаков. Он умел работать и как-то объединить людей на выполнение задачи... У нас было несколько человек с научными степенями, то есть люди, получившие прекрасное образование, геологи, медики». Не тот ли это Щербаков, о котором сообщили в четверг СМИ. Еще раз стоит напомнить, наш собеседник в СВР утверждает, что это ложный след. Может быть журналистов пустили по нему специально? Скиф — помощник Щербакова? Среди тех, на кого обменяли наших разведчиков был бывший полковник ФСБ Александр Запорожский. После ареста у него обнаружили две новенькие «Волги», две кооперативные квартиры в центре Москвы, две дачи. Дети учились в престижных институтах. Вышел на пенсию в 52 года — поле деятельности огромное. Но, как говорят коллеги, он был трудоголиком, блестящим аналитиком и авантюристом. И вот еще один важный момент — Запорожский работал заместителем начальника американского отдела Управления С. В 1994 году в Аргентине он предложил свои услуги ЦРУ и стал агентом «Скифом». Он «слил» им информацию обо всех известных ему разведчиках российских резидентур в США, Канаде, Латинской Америке и Западной Европе, агентуру и намечавшиеся операции. ЦРУ приобрело ему на территории США два коттеджа. Один – за 407 тыс. долл. в «зеленом поясе» пригорода Вашингтона, второй – за 890 тыс. – в Кокисвилле. Общая стоимость подарков превышала 2 млн. долларов... Но его уже «пасла» наша контрразведка. И в 2001 году агента арестовали. Однако, возникает вопрос, один ли работал на ЦРУ Запорожный? И не специально ли его подставили под нашу контрразведку, чтобы спасти б олее ценного агента? Олег ФОЧКИН
Норвежские полицейские врачи пришли к выводу, что националист «Рыжий Тарзан» Вячеслав Дацик, сбежавший в эту страну из психбольницы под Питером психически совершенно здоров. А это значит, что в ближайшее время его не выдадут России. Следующий суд по Дацику должен пройти в Норвегии 17 ноября. Однако, как утверждает его адвокат, уже сейчас ясно, что заседание перенесут. Судья ясно дал понять, что не будет решать вопрос об экстрадиции или депортации Дацика в Россию, пока не получит гарантии о его безопасности на уровне Генпрокурора или главы МВД России. То, что Дацика признали здоровым, только увеличивает его шансы остаться в Норвегии. Там считают, что его «заточение в психушку» - яркий пример репрессивной медицины и системы наказания в нашей стране. Адвокат Дацика Фридтьоф Фейдт сообщил норвежским СМИ, что по мнению врачей. Диагноз ясен, и «нет особой необходимости в проведении специальной психиатрической экспертизы или более глубоких обследований. Единственное в чем врач усомнился, так это в его столь высоких навыках в боевых искусствах». После отказа в получении убежища Дацик заявил, что «хотел бы найти себе подругу жизни в Норвегии, чтобы жениться на ней и зажить нормальной жизнью». Скорее всего, считает адвокат, процесс продлится примерно полгода. Судья уже затребовал из России характеристики на Дацика. Кроме того, он просил адвокатов найти сокамерников Дацика по российской тюрьме, которые могли бы подтвердить, что над ним издевались и применяли меры физического воздействия. По данным «МК», соратники Дацика уже нашли его сокамерника, согласившегося дать такие показания по телефону в норвежском суде. Адвокат также запросил все видеоматериалы о Дацике, которые выходили на российских телеканалах. Пока в деле Вячеслава Дацика фигурирует только незаконное ношение и хранение оружия. Все остальные обвинения сняты. Впрочем, для Норвегии это довольно серьезное преступление, но то, что Дацик сам сдал оружие дает ему большое преимущество в процессе. Как рассказал «МК» бывший руководитель ныне запрещенного «Славянского Союза» Дмитрий Демушкин, членом которого являлся Дацик, питерский националист из-за буйного нрава сидит в Норвегии в одиночке и в полной изоляции. Доступа к интернету и телефону у него нет. Зато в камере есть телевизор. Впрочем, и здесь Дацик уже высказал недовольство и написал жалобу на то, что он может смотреть только норвежские телеканалы. Из-за того, что ему отказывали в общении и даже некоторое время не пускали адвоката, Дацик вскрывал в знак протеста вены и порезал себе шею. Тогда ему разрешили звонить маме. Это делается в присутствии полицейского, который сам набирает номер и фиксирует звонки. Кроме того, Дацик постоянно ходит заниматься в спортзал, где спарингует с полицейскими. Местная администрация боится, что он повздорит или навредит другим заключенным, поэтому, дабы не ущемлять его права, полицейских обязали составлять бойцу без правил Рыжему Тарзану компанию во время тренировок. Еще одна особенность норвежской тюрьмы, которая очень забавит самого Вячеслава Дацика, это то, что ему ежедневно выплачивают 140 крон за то, что он находится в изоляции. Так что, чем больше он сидит, тем состоятельнее будет. По словам адвоката националиста, в деле пока нет запроса Генпрокуратуры России об экстрадиции Дацика в Россию. Он «гуляет» где-то по инстанциям. Что касается остальных задержанных «по делу Дацика», то они проходят совсем по другому уголовному делу — о хищении обмундирования и оружия с военных складов страны, а также изготовлении и использовании удостоверений норвежских военнослужащих, с которыми местные и шведские «правые» разъезжали по всей Европе. Сейчас из ранее арестованных по делу в тюрьме находится хозяин студии татуировок Metal tattoo эстонский гражданин Станислав Приходько и три гражданина Норвегии. Уроженец Петербурга Ян Петровский и бывший житель Новосибирска Олег Неганов выпущены под подписку. Норвежские газеты пишут еще о нескольких задержанных по этому делу, в числе которых и гражданин Швеции. Если у Дацика довольно большие шансы не только остаться в Норвегии, но и выйти сухим из воды, то его местных друзей, скорее всего ждут длительные сроки заключения. Олег ФОЧКИН.
По ранжиру стройте самолеты, Проведя осмотр перед взлетом, Наводите марафет на пушки, Драя их облупленную мощь. До парада долетит не каждый, Да и был парад уже однажды, В день, когда кокардами блестели Лейтенантов стройные полки. Время чертит линию полета, Выводя на штопор с поворота, Прирастают звезды на погонах, А кому-то отменяют рейс. Но стоят на взлете самолеты, И родятся новые пилоты, Только небо принимать не в силах Каждого, кто рвется в эту синь.. Покивает рухнувшим полынь... 09.11.2010
Несколько лет назад, когда в интернете составлялся рейтинг самых любимых и популярных отечественных писателей, читатели включили в сотню значимых и повлиявших на их жизнь книг произведения замечательного и, к сожалению, сегодня уже редко упоминаемого детского автора Николая Ивановича Дубова. Хотя его книги и сегодня не залеживаются на полках, а взрослые дяди и тети почти всегда вспоминают и имя автора, и его книги. Хотя бы «Огни на реке», если разговор идет о самом старшем поколении, или «Колесо фортуны», если спрашивать сегодняшних мам и пап.
2 ноября Николаю Дубову исполнилось бы 100 лет.
Николай Иванович Дубов родился 22 октября 1910 года в Сибири, в Омске, жил на Украине, в Ленинграде, Москве, на Алтае, в Ташкенте. Он из семьи рабочего, и начинал свой трудовой стаж на судоремонтном заводе тоже рабочим.
Совсем еще молодым человеком Дубов стал писать в стенгазете, в заводской многотиражке, в городской газете. Писать ему не только хотелось, писать ему было о чем. Он успел и поработать, и людей повидать, пожить среди них.
А в 1929 году стал журналистом. Дубов учился на историческом факультете в Ленинградском университете, работал педагогом, заведовал библиотекой и клубом. Во время войны работал на оборонном заводе, а потом опять стал журналистом. Писать книги он стал довольно поздно по современным меркам. Уже совсем взрослым и многое повидавшим человеком, когда ему было глубоко за тридцать.
Его пьесы пользовались недолгим и локальным успехом в 1948 и 1950. Начиная с 1950-х Дубов фактически бросил пьесы и избрал путь, которому остался верен до конца — он писал прозу о юношестве и для юношества.
Так появились наделавшие много шуму повести «Сирота» и «Жестокая проба», которые в 1967 году Дубов объединил в роман под названием «Горе одному». Через три года писатель получил за эту книгу Госпремию СССР.
Но к этому времени мальчишки и девчонки взахлеб читали «Огни на реке» и «Мальчик у моря», «Беглеца» и «У отдельно стоящего дерева».
Николай Иванович перевёл на русский язык книгу Косидовского «Когда солнце было белым» и Парандовского «Мифология (верования и легенды древних греков и римлян)».
Последние годы жизни он провел на Украине, в Киеве, в знаменитом доме №68 на улице Богдана Хмельницкого, где обитала настоящая писательская коммуна.
Там Дубов написал еще один свой замечательный роман «Колесо фортуны» (1980 г.), в котором сочетаются две временные плоскости: современный ему украинский колхоз, в который попадает насмешливо изображаемый турист из США, и 18-й век, где в саркастических тонах рисуется образ Екатерины Великой.
За этой книгой засиживались допоздна и московские, и киевские ребята. Послденим повезло больше, они могли и сами прийти к писателю в дом №68, чтобы спросить о том, что осталось недописанным или рассказать о своих проблемах.
А дом действительно был удивительным. Сегодня на его фасаде 27 мемориальных досок в память о живших здесь писателях. В разное время в этом доме проживали почти все украинские литературные классики советской эпохи: Павло Тычина, Максим Рыльский, Виктор Сосюра, Никола Бажан, Александр Корнейчук, Андрей Малышко, Олесь Гончар, Николай Дубов. Свое название дом получил от группы, инициировавшей строительство, - кооператива работников литературы – РОЛИТ.
Книги Николая Дубова печатались главным образом в московском издательстве «Детская литература». А еще он переводил детские книжки с польского - например, смешную повесть Эдмунда Низюрского «Приключения Марека Пегуса». По двум книгам Николая Дубова — «Огни на реке» и «Мальчик у моря» - сняты кинофильмы.
А еще в Киеве Николая Дубова знали не только по его книгам, но и по собаке. У него был огромный черный ньюфаундленд по кличке Бэр. Сейчас в Киеве эта порода не редкость, хотя она сильно изменилась. Как-то измельчала что ли. И нынешние ньюфы выглядят полукарликами. А вот Бэр действительно смотрелся настоящим гигантом. И в 60-е годы прошлого века был едва ли не единственным ньюфаундлендом в Киеве. Поэтому на человека, который по утрам гулял с таким псом, внимание обращали все. И все знали, это идет писатель Дубов и Бэр. Кстати, Николай Иванович подробно описал своего ньюфаундленда Бэра в повести «Небо с овчинку».
Каждое утро Николай Иванович с Бэром шли с улицы Ленина (где какое-то время жил писатель) до угла Владимирской и бульвара Шевченко. Здесь стоял киоск, торговавший водкой на разлив и пирожками с требухой. Николай Иванович покупал сто граммов и один пирожок на закуску. Водку выпивал сам, а пирожок отдавал Бэру. После этого они возвращались домой, где ничего не подозревающая жена Николая Ивановича - Вера Мироновна - кормила мужа завтраком и радовалась, что у того такой хороший аппетит. Затем Дубов садился за работу, а Бэр заваливался спать у письменного стола.
Эти утренние прогулки продолжались много лет, пока врачи не запретили Николаю Ивановичу спиртное даже в малых дозах. И его жена по утрам стала удивляться, куда же исчез хороший аппетит мужа. Но больше всех страдал Бэр. Ведь ему-то ветеринары есть пирожки с требухой не запрещали....
Это лишь один маленький штришок из жизни Николая Дубова, который очень не любил о себе рассказывать и почти никогда не давал никому интервью.
Но все, что он хотел сказать — есть в его книгах. И любят их за откровенность и честность, за отсутствие идеологической подоплеки. Они, конечно, не могли не быть привязаны к той эпохе, в которой жил и сам Дубов, и его герои. Но даже в то время его повести и романы очень сильно отличались от книг других авторов.
Вот, например, как описывает героев книг Дубова еще один замечательный писатель, прошедший 18 лет сталинских лагерей и ссылок, Лев Разгон, с которым Дубов был довольно дружен.
«...Его мальчишки, подростки и юноши в книгах для тех же самых мальчишек и подростков выживали и оставались нормальными честными людьми не благодаря, а вопреки окружающей действительности. Они черпали силы не в отвлечённых идеях, а в человеческих поступках обычных взрослых, не совершивших никакого подвига, кроме разве одного — не стать подлецом или безвольной тряпкой...»
«...В книгах Дубова много веселого и грустного, много больших и маленьких событий. Но в них нет, не бывает незначительного, пустяшного, написанного, чтобы читатель просто посмеялся, просто пустил слезу от жалости. Все, что происходит с его героями, очень важно. И не только для них, а для всех, кто читает книги Дубова. В этих книгах, как и в жизни, добро и зло не могут мирно жить рядом, не ссорясь, не мешая друг другу. Нельзя стать хорошим и настоящим человеком, только соблюдая правила хорошего поведения: вот это можно делать, а вот этого нельзя... Надо ненавидеть недоброе, нечестное, показное, неправдивое. Надо не обходить эту мерзость, а драться с ней, драться, не раздумывая, выгодно ли это тебе, будет ли тебе от этого хорошо...»
А вот еще один замечательный отрывок из предисловия Льва Разгона, который удивительно подходит к нашим сегодняшним событиям и борьбе вокруг Химкинского леса. Да и не только вокруг этого леса, но и многих других рощ, парков, дубрав, безжалостно вырубаемых по всей стране.
«...Нельзя прожить настоящую, радостную жизнь, не научившись видеть красоту родной природы, не защищая эту красоту. В книгах Дубова с такой большой любовью рассказывается о красоте весенней степи, об омытом утренней волной морском береге, о могучем лесе, о небольшой чистенькой речушке, вьющейся между лугами... Без всего этого, без этой красоты родной земли очень трудно жить. И ее нельзя оставлять на растерзание злым бездельникам и тупым людям, готовым ради дешевого удовольствия, ради грошовой выгоды загадить реки, растоптать луга, вырубить лес...»
Много лет назад одна юная читательница написала Николаю Дубову: «Знаете, за что я Вас полюбила? За то, что Вы уважаете детей».
Еще раз стоит напомнить, что Дубов не любил публичности, поэтому и данные о нем очень обрывочны, хотя он почти в наше время. Есть книга Льва Разгона о Николае Ивановиче, но она почти недоступна современному читателю.
А еще есть письма, которые Дубов очень любил писать своим друзьям и сотоварищам по перу. В его обширных, порой на половину печатного листа письмах почти полностью отсутствуют бытовые моменты, — литература составляет главное их содержание. И из них видно, что он еще был и прекрасным критиком, тонко умея чувствовать и анализировать чужие тексты.
Многие письма Дубов писал уже упоминавшемуся не один раз Льву Разгону. Часть из них была опубликована шесть лет назад украинским институтом иудаики в журнале «Дух i Лiтера».
Киев 25.V.76.
Дорогой Левушка!
Я тоже несколько наслышан о «появлении и росте национального самосознания», процессе действительно мировом. В нем, ты считаешь, «нет ничего удивительного и такого, что должно вызвать сопротивление». Удивительного нет, а вот долженствующее вызвать не только сопротивление, но и решительный отпор бывает. И, к сожалению, все чаще. Не может вызвать осуждения национальное самосознание, которое в прошлом и настоящем своего народа находит достоверные основания для гордости и т.д. Но если это самосознание для самоутверждения пытается унижать другие народы, клепать на них — это уже не национальное самосознание, а национализм. Ты считаешь «писателя имеющим право на любой взлет своего воображения. Даже если в основе его лежит... национальное самосознание». Надо думать, ты при этом полагаешь себя отчаянным свободолюбцем. Можешь считать меня ретроградом и реакционером, т.к. я не всякие «взлеты» приемлю. Был, например, такой писатель Адольф Шикльгрубер и совершил «взлет» под названием «Майн Кампф». А другой писатель, пожелавший остаться неизвестным, «взлетел» в «Протоколах Сионских мудрецов». И тот, и другой как раз и исходили из «роста национального самосознания, стремились его усилить и ускорить», в чем весьма преуспели. Надеюсь, о последствиях напоминать нет надобности? Подобного толка взлеты современные ведут к убийствам в Мюнхене и в аэропорту Лод, к депортации иностранцев в Уганде, к бандам вроде Баадер-Майнгоф, пластиковым бомбам и т.д. Ты ведь усердно читаешь газеты...
28 июня 1981 года
Дорогой Левушка!
Ты, конечно, прав, единственный смысл моего существования — работа, а если ее не будет, то что остается — глотание лекарства и переработка харчей в удобрение.
Несмотря на всю мою потерянность, некое «кружение в мыслях» происходит, но решиться на что-то определенное пока не могу. Впрочем, не мог и прежде. В свое время Вера очень хотела, чтобы я писал продолжение «Колеса Фортуны». Я об этом подумывал, но вдруг ворвались «Родные и близкие» и вытолкали вон исторических личностей. Оказалось, не совсем.«К<олесо> Ф<ортуны>» было задумано как первая часть много...логии о самом трагическом столетии русской истории (и не только русской!) — столетия захвата власти дворянами, расширения этой власти до крайних пределов произвола и своеволия и, наконец, зарождения сил, которые положили начало процессу низвержения утвердившихся порядков. (Самым трагическим я считаю его потому, что трагедия пришла не извне, а зародилась внутри страны.) За «Колесом» должны были последовать роман (романы?) «Соперники» и роман (романы?) «Враги». Очень давно зародилось у меня желание развеять тучи чепухи, навороченной русскими и советскими историками, а пуще того историческими романистами, начиная от Данилевского и кончая ленинградцем Соснорой и Зориным. [...] Но... если с первыми соперниками как-то обошлось бы, то с самым главным — швах. Пробить стену полуторастолетнего вранья, написать о канонизированном Пугачеве правду (тем самым вернуться к Пушкину!) — кто же это допустит? Кто позволит показать подлинную подоплеку (весьма многообразную) движения и действительные причины его поражения?! А без этого — какой смысл огород городить?
Что ты обо всем этом думаешь? […]
Сегодня три месяца, как не стало Веры. И три месяца я веду какую-то сомнамбулическо-механическую жизнь. Олив Стивенс (английская переводчица) писала: «Когда я посетила Вас, у меня было впечатление, что меня встретили не два человека, а одна душа. Теперь Вы потеряли часть себя...»
Бабы — суки. Промозглою ночью шепелявят прокуренной рысью По бульварам,остывшим от гомона, Не сумев отловить никого. Караоке и прочие бары Затухают прогорклой рекламой. Их добыча уже ощутима В хриплых глотках фальшивых певцов. Что им те, Кто остался без денег Или плотской желанной добычи, Завтра шанс предоставят по новой. Если хватит желанья и сил. А пока остывает дорога, Стоп-сигналом мигая уютно, Повезет и докинут до дома, Если это действительно дом. Или рыскайте дальше по барам, Ночь еще только в самом разгаре, И колготки пока еще целы, Холодя шелковистость бедра. Бабы — суки. Не все, но по сути. Или суть у них сучья такая. Ночь мигает настырной рекламой, Бередя разухабистость встреч. Как тут девственность чью-то сберечь? 29.10.2010.
Решенья нет. И осень не поможет Вернуть все то, чем жил и кем живу. Настойчиво перебираю четки Воспоминаний и беспечных встреч. Они меняли с легкостью друг друга И создавали ощущенье счастья, Которому конца и края нет. Все прервалось в единое мгновенье, Коротким взмахом счатье разрубив. Мир существует. Только для чего? Когда мы в нем едины нашим прошлым, Скользящим в память давящей тоской, И безразличьем к нам самим сегодня. Решенья нет? Иль мы его страшимся... Листок сорвавшись падает под ноги, Полет недолгий завершив смиреньем, Что все на свете - это только тлен... 28.10.10
Есть в российской поэзии да и вообще в литературе некая предопределенность, или даже, если хотите, фатализм. Он, несомненно, присутствует и в любой другой стране, но Россия все-таки стоит здесь особняком. Своим надрывом, доведением до исступления, гениальностью на грани безумия. Мы все время бросаемся в крайности. Или создаем их сами, удивляясь потом, как же это оно получилось-то так?
Поэтому совершенно неудивительно, что если в России был Андрей Белый, то не мог не появиться и Саша Черный, а потом поэт Красный, да и все остальные оттенки литературы, хотя и гораздо позднее.
Но Черный и Белый стоят в этом ряду особняком. И не только потому, что были первыми, а и по силе своего таланта и предопределенности судьбы. Это сегодня у некоторых наших забывших об образовании согражданах два эти имени путаются и складываются в «героя» бандитского сериала «Бригада» Сашу Белого, плавно затем переквалифицировавшегося в Сергея Есенина и всех последующих значимых персонажей России. Но это современная попса. Наносное. Сегодня пришло, завтра забылось.
А Черный и белый навсегда остались в нашей литературе и будут будоражить умы, заставляя возмущаться, ликовать, влюбляться, сочувствовать, наконец, просто писать стихи или учиться слушать как это делали раньше.
Судьба-насмешка постоянно сводила и разводила обоих наших героев. По ее иронии они не только родились в один год, но даже в один месяц с разницей в 136 дней. Саша Черный 13 октября, а Андрей Белый 26-го. Черный – в Одессе, Белый – в Москве. Саша Черный эмигрировал и уже навсегда в 1920 году, и умер во Франции от сердечного приступа в 1932-м.
Андрей Белый предпринял попытку эмигрировать в 1921 году в Германию, но через два года вернулся. И умер в Москве от атеросклероза в 1934-м.
В этом 2010-м году мы отмечаем их 130-летний юбилей.
Нет смысла рассказывать об эпохе Серебряного века. Замечательной, удивительной и совершенно нереальной атмосфере творчества и влюбленности, разрушенной революцией и войной, в пламени которых сгорели многие будущие гении, так и не успев стать таковыми. А вот Черный и Белый остались в нашей памяти.
Впрочем, не лишним будет вспомнить. Что это тоже не их имена, а всего лишь псевдонимы. Удачный, запоминающиеся, соответствующие эпохе, но только псевдонимы. Они и возникли друг за другом, как слова-антонимы: Черный и Белый. Как же можно их не сравнивать и не вспоминать вместе? И действительно, все их творчество строится на противопоставлении легком и воздушном светлом мире Белого, и фатализме отношения к себе и жизни Черного...
Белый – один из самых ярких представителей символизма, Черный – блистательный поэт-сатирик. Их притягивало и разбрасывало. Они одно единое, и совершенно противоположное. О них нужно говорить как об одном явлении, но делать это раздельно...
И псевдонимы-антонимы у каждого из них появились независимо друг от друга. Александр Михайлович Гликберг родился в семье одесского провизора. Из пятерых детей двоих сыновей звали Сашами, один был блондином, другой – брюнетом. Первые стихи «брюнет» опубликовал в одесской газете за подписью «Саша Черный». Под этим псевдонимом впоследствии и стал известен публике поэт-сатирик и автор удивительных детских сказок, которые и сегодня перекладывают на музыку и с удовольствием читают, Александр Михайлович Гликберг.
Борис Николаевич Бугаев тоже сразу стал подписывать свои произведения псевдонимом. Литературное имя Андрей Белый ему предложил взять друг семьи Бугаевых, младший брат философа Владимира Соловьева – Михаил Соловьев. Под этим псевдонимом и вышла первая публикация студента Московского университета Бориса Николаевича Бугаева.
Отец Саши Черного был вынужден крестить сына, чтобы отдать в гимназию. Но это не очень помогло мальчику. Его несколько раз исключали. То за «вольность и непокорство», то за неуспеваемость. В 15 лет он просто ушел из дома и попал в Петербург, где из гимназии его в очередной раз отчислили. И все могло бы закончиться плачевно, поскольку родители отказали беглецу в содержании, если бы молодому поэту не помог один житомирский филантроп. Это был уже 1898 год, а потому вскоре подошло для него время служить в армии. Затем снова Петербург и первые попытки самостоятельного творчества.
Отец Андрея Белого был профессором Московского университета, знаменитым математиком, труды которого хорошо знали в европейских научных кругах (а гимназисты учились по его учебнику). Его сын тоже окончил естественное отделение математического факультета Московского университета, а потом взялся за дисциплины историко-филологического факультета, но вскоре забросил это занятие, полностью посвятив себя творчеству..
А Черный тем временем решил пополнить пробелы в образовании и прослушал двухгодичный курс лекций в 1906–1907 годах в немецком Гейдельберге. И вернулся в Петербург уже блистательным Сашей Черным, став одним из ведущих поэтов знаменитого в те времена журнала «Сатирикон».
Первое стихотворение, опубликованное под именем Саши Черного, было прямой политической сатирой:
Трепов – мягче сатаны,
Дурново – с талантом,
Нам свободы не нужны,
А рейтузы с кантом.
Чепуха. 1905 г.
Он опубликовал свою первую книжку в 1910 году. Она называлась «Сатиры» и была очень популярна, как и стихи, выходившие в «Сатириконе». О нем заговорили в салонах и просто в кружках, где читали свои и чужие стихи. Корней Чуковский писал, что читатели журнала, получив свежий номер, искали в нем произведения Черного, большинство из которых заучивались наизусть. Черного декламировал даже Маяковский.
Корней Чуковский уговорил Сашу Черного написать стихотворения для детей. И за это ему отдельное спасибо. А потом были «Живая азбука», «Библейские сказки», «Дневник Фокса Микки»... Оказалось, что кроме таланта поэта-сатирика, Черный обладал удивительным даром детского писателя, столь ценным, как и редким. Со своим неповторимым миром восприятия окружающего, заставляющим не только детей, но и нас, взрослых, оглядываться вокруг и замечать то, что ускользает в суете от взгляда, притаившись за углом комнаты или в старом ящике шкафа... Ему удалось не просто найти общий язык с детьми, он сумел заговорить с ними именно на их языке.
Когда началась Первая мировая война, Саша Черный ушел добровольцем на фронт. И продолжал писать стихи. А революцию он не принял вовсе, хотя и не питал большой симпатии к прежнему режиму в стране. В 1920-м он уехал из России.
Андрей Белый завоевывал признание читателей последовательно и без срывов. Его первые же публикации стали заметны и обсуждались еще в университетские годы. В 1904 году увидел свет его первый сборник стихов «Золото в лазури». Белый вскоре становится постоянным автором московских журналов «Мир искусства», затем – «Весы». А в 1909 году – одним из руководителей издательства «Мусагет». В этом же году выходит и его первый роман «Серебряный голубь». Он постоянно ищет новые формы, символы и образы. И находит свой собственный жанр – ритмизованной прозы, экспериментируя с ритмом в стихах, смешивает лирику и пафос. Белого называют «писателем-художником». Он и рисует замечательно. Сам иллюстрируя собственные книги, талантливо передавая эмоции и настроение, которые только автор и может почувствовать так тонко и зримо.
В Российской национальной библиотеке хранятся два его альбома: пейзажи Кавказа и декоративные композиции.
Андрей Белый тоже предпринял попытку эмигрировать из России. К этому врмени он – популярный поэт, автор «симфоний» в прозе, романов «Петербург», «Котик Летаев». К тому же не менее знаменитый исследователь символизма и природы творчества.
Что такое «сиимфонии» Белый и сам потом не мог объяснить. В них «духовные порывы» к «мистическому идеалу» чередовались с картинами пошлостей и уродств реальной жизни.
И «в жизни» автор этих стихов был «вечно танцующий Боря» – слова Зинаиды Гиппиус, которая не поленилась зафиксировать для потомков «бесконечно льющиеся, водопадные речи Бори, с жестами, с лицом вечно меняющимся – почти до гримас...»
Голосил Низким басом.
В небеса запустил Ананасом.
На горах. 1903
Но, несмотря на любовь и уважение читателя, действительность несет одни разочарования и смерть. В 1921 году умирает Александр Блок. Расстрелян Николай Гумилев... Белый многократно просит правительство выпустить его из страны на лечение. Ему отказывают. Он пытается бежать из страны, но чекисты ловят его. И все же после неоднократного заступничества близкой к власти интеллигенции, Белому дают разрешение на выезд в Германию.
А Саша Черный перебирается из России в Литву, потом в Рим. Из Италии перебирается в Берлин. И, наконец, окончательно поселяется в Париже. Он продолжает много работать, пишет свои «сатиры», стихи и рассказы для взрослых и детей. В 1923 году во Франции выходит сборник его стихов «Жажда». Но и здесь он чувствует себя чужим и одиноким.
Не приняла белая эмиграция и Андрея Белого. К нему относятся как к пособнику большевиков. И в 1923-м на волне кампании «возвращенчества» русских эмигрантов он вновь приезжает в Россию. Но здесь он тоже стал за два года чужим. Его считают неблагонадежным. А псевдоним Белый — лишнее тому подтверждение для «красной» власти.
И хотя поэт издает еще романы «Москва», «Маски» и серию мемуаров, пристальное внимание со стороны ГПУ постоянно давит на него. У Белого изымают архив, арестовывают жену. Ее через некоторое время отпустят, а часть архива так и останется в ЧК. Белого почти перестают публиковать. Он пытается сотрудничать с советскими издательствами, ездит с выступлениями по России. Но это почти не приносит денег. Андрей Белый серьезно заболевает. Питерская погода и поездки по провинции не способствуют выздоровлению.
Белый умер от последствий солнечного удара, согласно собственным стихам:
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Не смейтесь над мертвым поэтом…
Друзьям. 1907
И зимой 1934 года его не стало. Возможно, пройди еще несколько лет, и он бы не избежал участи многих репрессированных литераторов. А так его имя мало упоминают. Пока не приходит новая эпоха.
Саша Черный в эти же годы продолжает публиковаться во Франции. И даже накануне гибели в 1932 году, по воспоминаниям современников, он был полон сил.
Возможно, его жизнь могла бы сложиться благополучно, но в августе 1932-го года случился пожар в соседнем доме. И он бросился спасать детей. Когда вернулся к себе, даже еще поработал в саду. Но через некоторое время скончался из-за сильного сердечного приступа.
Они жили параллельно, но всегда были рядом, дополняя друг друга. И угасли почти одновременно, потеряв связь с реальным миром и духовным антагонизмом друг друга. Оба ждали революцию и перемен, и оба не приняли ее, так и оставшись в своем мире, ненужном этой самой революции, но столь нужном сегодня нам.